Замужество Сильвии - [8]

Я очень быстро обнаружила, что при всем своем детском неведении Сильвия не была заражена предрассудками. Когда вы приводили ей какой-нибудь факт, она не заявляла, что он слишком ужасен, чтобы соответствовать действительности, или что Библия говорит другое, или что об этом даже неприлично знать. И, встретившись с ней в следующий раз, вы тотчас же убеждались, что она ничего не забыла из того, о чем шла речь на предыдущем свидании. Напротив, оказывалось, что она рассмотрела вопрос со всех сторон, глубоко продумала его до мельчайших подробностей и только ждала вас, чтобы вы разрешили ее сомнения. Помню, как во время первой нашей совместной прогулки в автомобиле я говорила себе: «Если эта девочка начнет размышлять, она пойдет далеко. Но ей придется остановиться на полпути ради спокойствия своих близких».

– Вы должны познакомиться с моим мужем, – сказала она и добавила: – Я посмотрю в свою записную книжку. У меня так много всяких обязательств, что я никогда не могу сказать заранее, найдется ли у меня свободная минута.

– Должно быть, вас очень занимает такая жизнь? – осведомилась я.

– Да, вначале все это интересовало меня. Но я начинаю уставать от этих бесконечных выездов. Ведь большей частью я встречаю одних и тех же лиц и заранее знаю, о чем они будут говорить.

Я рассмеялась.

– Вы успели заразиться болезнью общества – скукой.

– Я давно уже познакомилась с ней и ни за что не покинула бы семью, если бы это не было необходимо ради ее блага. Вот почему я завидую такой женщине, как вы…

Я не могла удержаться от смеха. Это было чересчур забавно – миссис Дуглас ван Тьювер завидовала мне!

– В чем дело? – спросила она.

– Меня рассмешила ирония судьбы. Я, знаете ли, вырезала из газеты ваш портрет и вставила его в рамку. Глядя на него, я думала: «Вот самое прелестное личико, какое я видела когда-либо, вот женщина, которая больше всего достойна зависти».

Она улыбнулась, но сразу стала серьезной.

– Я очень рано узнала, что я красива, и мне кажется если бы я утратила свою красоту, то мне, наверно, недоставало бы ее. Однако, с другой стороны, я часто думаю, что красота большое бремя. Это ставит нас в зависимость от внешности. Большая часть красивых женщин, которых я знала, сделали из своей красоты род профессии. У них в жизни только одна цель – блистать и вызывать восхищение.

– А вам разве это не доставляет удовольствия? – спросила я.

– Это суживает жизненные рамки. Мужчины только этого и ждут от нас и бывают недовольны, когда у нас появляются другие интересы.

– Итак, – серьезно произнесла я, – несмотря на вашу красоту и богатство, вы не вполне счастливы.

– О, да! – воскликнула она, невольно выдавая себя больше, чем хотела бы. – Я говорила себе, что буду счастлива, потому что смогу делать очень много добра. Ведь деньгами, наверное, можно исправить много зла. Но теперь я уже не так уверена в этом. Столько разных осложнений вырастает на пути. Только вы соберетесь помочь кому-нибудь, как вам сейчас же укажут, что вы своим вмешательством принесете один только вред.

Она снова остановилась в нерешительности.

– Вы говорите, по-видимому, о благотворительности, – сказала я.

Она посмотрела на меня блестящими глазами.

– Как вы понимаете все с первого слова! – воскликнула она.

– Зная современное общество, легко предвидеть результаты, когда сталкиваешься с известными причинами.

– Я хотела бы, чтобы мне объяснили, почему благотворительность вредна.

– Это будет равносильно лекции о системе заработной платы, – засмеялась я. – Тема чересчур серьезная для беседы во время прогулки.

Мои слова могли показаться ей простой отговоркой. Но в этот момент я сидела закутанная в роскошные меха и каталась в автомобиле в сумерках прелестного осеннего вечера, а когда приходишь в непосредственное соприкосновение с собственностью, мысль об уничтожении ее кажется чем-то несообразным. Между прочим, этим объясняется, по-моему, оппортунизм министров-социалистов, и та же причина заставила меня принять внезапное решение – скрыть от миссис Дуглас ван Тьювер, хотя бы только на этот вечер, что я разведенная жена и митинговый агитатор, проповедующий революцию.

Во время этой первой беседы Сильвия открыла мне многое, сама того не сознавая. Я, например, вполне убедилась, что она вышла за мистера Дугласа ван Тьювера не по любви, иначе она не могла бы в первый же год страдать от скуки и не стала бы искать приложения своих сил в благотворительности.

Она с удовольствием подольше покаталась бы и поболтала со мной, но, к сожалению, была приглашена на обед. Она попросила меня навестить ее, и я обещала зайти к ней утром в назначенный день. Когда автомобиль остановился перед подъездом ее дома, я вспомнила свою первую поездку по городу в экскурсионном фургоне и как я вытаращила глаза, когда руководитель указал нам на этот дворец. Все мы, как один человек, с трепетом подумали о том, какая волшебная жизнь течет за этими массивными дверями, какие неоценимые сокровища хранятся за этими толстыми бронзовыми решетками. И вот теперь хозяйка всего этого великолепия приглашала меня зайти и осмотреть его изнутри.

Она хотела, чтобы шофер отвез меня домой, но я не согласилась на это, боясь, как бы машина не натворила бед на моей улице, кишевшей детьми и ручными тележками. Я вышла из автомобиля и пошла пешком, сердце мое учащенно билось, и вся я горела от волнения. Придя домой, я первым делом взглянула на портрет. Но, Боже, как он изменился! Теперь это не была уже серая газетная фотография, чудесные краски преобразили ее. Я видела перед собой золотые волосы, чудесные рыжевато-карие глаза и нежные щеки, алеющие румянцем юности. Но самое замечательное было то, что портрет говорил. Он говорил с восхитительным, немного тягучим южным акцентом, расспрашивал меня о работе комитета по охране детского труда. И когда я рассказывала ему что-нибудь забавное о моих соседях по квартире, евреях или итальянцах, он рассыпался серебристым смехом и восклицал: «О Господи! Какие чудаки!»