Замужем за Буддой - [50]

Как утверждают старожилы острова, Учитель родился в почтенной шанхайской семье и в молодости прославился выдающимися интеллектуальными способностями. Он хорошо разбирался в музыке, отлично играл в го, прекрасно рисовал и владел искусством каллиграфии — словом, был настоящим гуманитарием — и к тому же очень любил путешествовать. Он проплыл почти по всем рекам страны и поднялся на каждую гору в Китае. Но, добравшись на маленьком паромчике до острова Путо и ступив на него, был покорен первозданной, девственной чистотой и святостью этого места и сразу решил стать буддистским монахом, выбрав Храм благодатного дождя. И с тех пор ни разу не покидал острова.

Было время, когда я считала, что кочевая жизнь требует большого мужества. Но теперь, став старше, я поняла: найти постоянную обитель и остаться в ней на всю жизнь — вот подлинное мужество.

На лице у Созерцателя первозданной природы всегда было подобие тихой, задумчивой улыбки, хотя в действительности он был серьезен. Он бодрствовал, но окружающим казался дремлющим. Он смотрел на людей взглядом, преисполненным теплоты, мудрости и благожелательности. Говорил рассудительно и неспешно, но не слишком медленно. В присутствии этого добросердечного старца меня охватывал благоговейный трепет. Иногда, изливая ему душу, повествуя о моих прошлых бедах, я вдруг ловила его умиротворенный взгляд и на какое-то мгновение переставала ощущать грань между моим внутренним и окружающим миром… И в такие моменты мне нечего было сказать.

Я постепенно начала постигать всю парадоксальность наших бесед. Как только я исповедовалась учителю, поведав ему о снедавшей меня тревоге, делилась с ним мучительными воспоминаниями, все они тут же улетучивались, покидая ставшее вдруг легким и невесомым тело, становились далекими и словно чужими, превращались в пепел. И посреди этого пепла я достигала состояния отстраненности, кармы и благодати.

Я вспомнила рассказ Мудзу о том, как он повсюду следовал за своим Учителем в его странствиях изо дня в день, как в полном безмолвии сидел рядом с ним под деревом или медитировал на берегу реки. Сейчас я ощущала нечто подобное. Во время третьей встречи с Учителем за полчаса я не промолвила почти ни слова. Меня согревало тепло его улыбки, а мудрый взгляд вселял покой в смятенную душу. И это обоюдное безмолвие порождало удивительное чувство доверия и защищенности.

Когда я в четвертый раз пришла засвидетельствовать свое почтение Учителю, он сказал нечто, имеющее для меня поистине великое значение. По его словам, существующее в мире страдание в любом его проявлении — это порождение невежества. Чтобы преодолеть невежество, необходимо обрести правильный взгляд на мир, научиться медитировать, действовать и сострадать. А сострадание — основа верного восприятия действительности, медитации и действия. Нужно проявлять сострадание к другим, но еще больше — к себе самому, ибо тот, кто не любит себя, не способен любить других людей.

Это не любовь в общепринятом смысле слова. Любовь, о которой говорил Учитель, — плод мудрости, непредвзятого, объективного восприятия. Чтобы обрести подобную мудрость, необходимо научиться любить в себе те свойства и чувства, которые принято считать отрицательными: гнев, страх, ревность, одержимость. Согласно традиционному буддистскому учению, то, что мы привыкли воспринимать как недостатки, и то, что считаем достоинствами — смелость, доброта, понимание, — два неразрывных начала бытия, неотделимые друг от друга свойства человеческой души. Они существуют лишь в органичном единстве.

Если хорошие, добрые чувства, например, любовь, в вашем представлении уподобляются садовым цветам, то отрицательные — сорнякам в том же саду. И чтобы в вашей жизни было больше цветов, нужно научиться пропалывать сорняки, делать из них удобрения и на этом перегное выращивать новые нежные цветы.

Некоторые полагают, что их нравственный долг — постоянно искоренять злые, отрицательные чувства в своем сердце, а из головы изгонять дурные мысли. Но это неверно. Страдание, скорбь и несчастье — не есть зло. Они неотъемлемая часть жизни. Человеку нужно лишь преобразовать их, направив во благо себе и окружающим.

Однажды вечером на пороге меня остановил ученик Созерцателя первозданной природы — молодой монах по имени Хой Гуан, с которым старец играл в го в день моего прибытия на остров, — и сказал, что его Учитель болен.

При этих словах я словно приросла к замшелым плитам храмового крыльца, на миг окаменев, как эти древние каменные ступени. Я не смогла скрыть огорчения.

— Что с Учителем? — спросила я. — Он тяжело болен?

— Прошлой ночью он немного простудился, — поспешил успокоить меня Хой Гуан. — Но он уже сам приготовил себе целебный травяной отвар и теперь спит. Ничего серьезного.

При этом известии я облегченно вздохнула, хотя на сердце по-прежнему было тревожно.

Хой Гуан направлялся на южную оконечность острова в храм Пуцзи, чтобы забрать буддистские манускрипты. И поскольку мне нечем было заняться, я последовала за ним по узкой извилистой тропке, петляющей по горному склону. По дороге мы беседовали.