Заморский рубеж - [18]

Кирилл сказал, что он не сомневается в блестящих способностях, даже таланте трех молодых дружинников, известных всему Лесному Стану не только успехами в воинской подготовке, но и многочисленными веселыми выходками и остроумными проделками. Однако юные дружинники настолько привыкли быть всегда и во всем первыми, что это может сослужить им дурную службу в заморских странах, где они столкнутся совсем с другой реальностью. К тому же действовать они там будут не вместе, как привыкли с детства, а в одиночку. Кирилл подчеркнул, что переход из юношей, которым неизбежно делается скидка на возраст, во взрослые дружинники, где никаких скидок уже нет, является весьма нелегким переломным этапом. Он напомнил присутствующим, что некоторые юноши, достигшие блестящих успехов и привыкшие первенствовать во всем среди сверстников, часто ломались духовно, попав во взрослую среду, где первенство нужно было завоевывать вновь упорным и тяжелым трудом. И, напротив, те из юношей, которые, казалось, ничем не выделялись, при переходе в ранг взрослых строевых бойцов постепенно становились выдающимися воинами. Слишком ранние и легкие успехи опасны. А для воинов они опасны смертельно, заключил Кирилл. Он предположил, что если бы Михась, Разик и Желток, никогда не знавшие неудач и не терпевшие крупных поражений, оступились бы на заключительном этапе, то это пошло бы им на пользу в становлении характера, укреплении духа, приобретении необходимой осмотрительности и мудрости. Иначе они рискуют погибнуть в заморских странах, куда явятся с высоко поднятой головой или, лучше сказать, с задранным носом, преисполненные веры в свою исключительность и непобедимость. А через год юноши, несомненно, блестяще пройдут повторные испытания и, умудренные жизнью, познавшие горечь неудач, а потому осмотрительные и повзрослевшие, отправятся в эту самую заморщину с несравненно более высокими шансами вернуться живыми и невредимыми, с ценными сведениями и опытом.

После того как дьякон Кирилл закончил свою речь, повисла довольно долгая пауза. Первым ее нарушил тысяцкий северных:

– Так ты что же, дьякон, моих лучших дружинников предлагаешь засудить на испытаниях, что ли? Сами ведь они не проиграют! И какой же после этого у них будет моральный дух? Ребята ведь не маленькие, поймут, что с ними поступили нечестно!

– Конечно же, я не предлагаю, чтобы судьи да наблюдатели их придержали без всяких на то оснований. Я предлагаю выставить против них на рукопашном рубеже в переходе двухсотверстном моих особников, чтобы они в честной схватке молодцов одолели.

Опять на некоторое время в совещательной палате игумена наступила тишина. Воинские начальники да и остальные члены Совета были хорошо знакомы с правилами и условиями заключительных испытаний и понимали, что при сопротивлении в рукопашной схватке в полную силу во время тяжелейшего перехода все преимущества будут на стороне подставы, в которую входят свежие, отдохнувшие бойцы. Испытуемые могут лишь достойно продержаться против них положенное время и, по решению судей, продолжить свой труднейший переход. – И ни у одного строевого бойца, вошедшего в подставу, не поднимется рука намеренно валить испытуемых, то есть бить их так, что они физически не смогут встать в течение отведенного правилами времени и двигаться дальше. Ну а особники, которых специально готовят для выполнения любых, самых невероятных заданий, в том числе к действиям против своих, те неукоснительно выполнят приказ начальства и не моргнув глазом завалят кого угодно, хоть самого архангела Гавриила.

– Ну а если все же мои ребята пройдут рубеж, разбросают твоих особников? – с вызовом в голосе обратился тысяцкий к Кириллу.

– Тогда пусть идут дальше, если смогут, – спокойно ответствовал дьякон. – В этом случае я буду готов признать, что ошибся и они действительно готовы к любым испытаниям. Только, чур, не предупреждать их о сюрпризе! Раз уж по-честному, то уж по-честному: согласно букве правил, испытуемый должен быть готов к любым неожиданностям и препятствиям.

– На том и порешим, – прерывая возможные дальнейшие дискуссии насчет честности и правил, безапелляционным тоном заключил воевода.

Игумен кивнул согласно, остальные члены Совета, конечно же, возражать не стали. Лишь тысяцкий Северной тысячи демонстративно отвернулся от Кирилла, давая понять, что недоволен таким решением. Умом он понимал, что дьякон, скорее всего, прав и заботится исключительно о благе самих же ребят. Но сердце старого вояки было на стороне любимейших его дружинников, и, понимая, как тяжело будут они переживать неизбежную неудачу, тысяцкий некоторое время, не слушая, что дальше говорится на Совете, лишь огорченно качал головой и теребил усы, пока игумен не сделал ему замечание подчеркнуто ласковым и успокаивающим тоном.

Михась полз по мягкому влажному мху. Его одежда давно промокла насквозь, хриплое, клокочущее дыхание вырывалось из груди, глаза время от времени застилала мутная пелена, в ушах звенело. Сквозь этот звон едва прорывались звуки дремучего векового леса: шум ветра в кронах высоченных сосен, скрип их раскачивающихся стволов, тревожный свист вспугнутых пичуг. Больше всего ему хотелось распластаться на этой податливой лесной подстилке, закрыть глаза, замереть, но он, сжав зубы, продолжал свое медленное движение. Линь, привязанный к плечевым и поясному ремням, называемым по-иноземному портупеей, на котором Михась тащил неподъемный груз, врезался в мышцы спины и ног как стальной раскаленный прут.