Замок из песка - [20]

— Ну и зачем вы тогда все это устроили? — всхлипнула я, усаживаясь на пол и утыкаясь лицом в собственные колени. — Почему с самого начала нельзя было сказать? Зачем я здесь, как дурочка, ногами махала?

— Да я, вообще-то, и хотел сказать с самого начала, но… — Полевщиков замялся, а потом неожиданно резко махнул рукой и поднялся со стула. — Ну-ка вставай, надевай джинсы, и пойдем со мной! Пойдем-пойдем! Только, ради Бога, убери сопли из-под носа и с глазами что-нибудь сделай, чтобы не были такими красными.

Когда мы остановились перед дверью с надписью «Директор», мое сердце часто и испуганно заколотилось.

— Сейчас все зависит от случая. Ничего конкретного я тебе не обещаю, шансов очень мало… — «подбодрил» Георгий Николаевич. — Но все же постарайся произвести хорошее впечатление… Как, бишь, там тебя зовут? Настя?.. Ну, пойдем, Настя!

Он постучал, толкнул дверь и вошел внутрь, увлекая меня за собой. В кабинете пахло сигаретным дымом и какими-то очень резкими дамскими духами. И еще до того, как женщина с крупно завитыми темными локонами отошла от окна, до того, как Георгий Николаевич произнес: «Здравствуйте!», я уже знала, что все в моей жизни не случайно. Откуда-то из тайников детской памяти мгновенно всплыло не только имя «Наталья Леонидовна», но и этот горьковатый, древесный запах. Так пахли ее руки, когда-то, восемь лет назад, с силой встряхнувшие меня за плечи. Это была та самая «строгая преподавательница», из-за которой не состоялась моя балетная карьера. Я внутренне сжалась и приготовилась к самому худшему.

Дама довольно сухо ответила на приветствие Полевщикова, с явным неудовольствием загасила в пепельнице сигарету и перевела вежливо-вопросительный взгляд с него на меня.

— Вот у меня какой к вам вопрос, Наталья Леонидовна, — начал Георгий Николаевич с места в карьер. При этом он выпустил мою руку, и я почувствовала себя страшно одинокой. — Насколько строго ограничены у нас возрастные рамки при приеме в экспериментальный класс?

— Если вы об этой девушке, — она указала на меня едва заметным кивком головы, — то ей уже явно поздно… Сколько ей лет? Шестнадцать?

— Семнадцать.

— Ну вот! — Дама развела руками, желая показать, что говорить тут больше не о чем.

— Но случай совершенно особый! — не сдавался Полевщиков. — Настя, выйдите, пожалуйста…

Я вышла и уже через дверь слушала, как горячится Георгий Николаевич, объясняя про «божественное сложение», «уникальные данные» и «природные способности». Наталья Леонидовна отвечала коротко и емко: «Нет. Нет. Нет». И только один раз почти закричала: «Но это же нонсенс! Ей семнадцать! Вы понимаете, семнадцать! Даже для эксперимента это слишком!»

Не знаю, как уж он ее убедил, но из кабинета они вышли вместе. Я еле успела отскочить от двери.

— Пойдемте, Настя, — махнул рукой Полевщиков и быстро зашагал по коридору.

Меня снова попросили показать прыжки и вращения, кое-что из классического станка и даже вольную вариацию на тему «Казачка». Наталья Леонидовна наблюдала, скрестив руки на груди: по выражению ее лица ни о чем нельзя было догадаться. Зато Георгий Николаевич волновался едва ли не больше меня. И когда что-нибудь не получалось, досадливо качал головой, с силой ударяя кулаком по собственной коленке. Я же казалась самой себе неуклюжей, как толстая утка, самонадеянной, как Карлсон, и при этом ужасно несчастной.

— Кстати, почему у вас было такое трагическое выражение лица во время исполнения «Казачка»? — иронично поинтересовалась Наталья Леонидовна, когда я закончила. — Это же все-таки не «Макбет» и не фокинский «Лебедь»… Об артистизме, девушка, забывать ни в коем случае нельзя… Как, простите, ваша фамилия?

— Суслова, — прошептала я одними губами, терзаемая ужасной мыслью, что вот сейчас, сию секунду, она вспомнит, кто я такая. Вспомнит, как я хулиганила и вертела туры посреди коридора, как «врала» и в перспективе должна была стать «мелкой воровкой». Но она только усмехнулась и заметила:

— Да… Фамилия для балерины не ахти какая… Ну, впрочем, ладно. Помните, Георгий Николаевич, у нас в прошлом году выпустилась Толстякова? И прекрасно, кстати, танцует сейчас в Улан-Удэ под псевдонимом Касаткина. Хорошая была девочка, перспективная.

Далее она обращалась исключительно к Полевщикову, напрочь забыв о моем присутствии. А я стояла у палки, пыталась унять противную дрожь в коленях и слушала про «возможность обучения на общественных началах», про «оплату по общим правилам», про «персональную ответственность» Георгия Николаевича и про то, что она лично всякую ответственность с себя снимает.

Когда Наталья Леонидовна вышла из класса, Полевщиков тяжело вздохнул. Похоже, его уже не радовала затеянная авантюра. Я снова натянула джинсы с водолазкой и замерла в ожидании. Теперь этот мужчина уже не казался мне престарелым ловеласом, решившим приударить за молоденькой девочкой. Я взирала на него с безграничным и почти раболепным почтением ученицы.

— Ну что ж, — произнес он наконец, устало проведя ладонью по лбу. — Если ты решила для себя окончательно, значит, будем учиться. Расписание спишешь внизу, в нашей поликлинике узнаешь насчет медкомиссии… Обучение в экспериментальном классе платное, общежитие не предоставляется. Ну, тебя это, я думаю, не касается…