Я выпил еще бренди и вернулся в Ниццу. Это сердце мое устало, а душа испугалась.
* * *
Месяцы тянулись утомительно. Сезон в Монте-Карло, от которого я на свой скромный манер всегда получаю удовольствие, приближался к концу, но, не успев кончиться, он мне надоел. Однажды, как раз к завтраку, я заехал в один из моих секретных райских уголков -- скромный малоизвестный пансион недалеко от Ванса, длинный низкий дом, выкрашенный розовым, увитый ломоносом, с огромными мимозовыми деревьями в саду. Он стоит в стороне от большой дороги, и в нем есть что с удовольствием посмотреть и послушать. Я предстал перед хозяйкой, та тепло меня приветствовала как старого клиента и сама проводила в маленький салон, где уже накрыли к завтраку. И тут, когда она подвела меня к столику, наступило мгновение из тех, что, кажется, останавливают пульс всего мира. Мои пальцы судорожно впились в спинку стула. Мадам удалилась, ничего не замечая. Я стоял в оцепенении. За соседним столиком спиной ко мне сидел мужчина, а напротив него -- если только я не сошел с ума -- расположилась хозяйка Шато Требо.
Звон в моих ушах медленно стихал.Тот осколок моей жизни, к которому все это
принадлежало, так резко выделялсяиз прочих, так сильно отмежевывался, что
способность удивляться чему-либо,связанному с ним, приглушилась. Это ее
взгляд, ее удивительная улыбка наминуту лишили меня присутствия духа. Улыбка
не погасла, и самое поразительное-- взгляд ее ясно показывал, что она меня
узнала. Я отпустил наконец спинкустула и обнаружил к своему неописуемому
облегчению, что могу стоять и безнего. Я подошел к их столику и поклонился.
мужчина поднял на меня глаза -- это был тот самый мужчина. девушка наклонилась вперед.
-- Вы поправились, сударь?
-- Совершенно, -- ответил я.
Мне показалось, что она знает все. Может быть, так и было. Кто скажет? Во всяком случае, она знала, что надо делать, как и всегда знала -- и тогда, и потом.
-- Я вижу, -- продолжала она, -- что вы меня помните только наполовину. Я училась в школе медицинских сестер поблизости от того места, где вы попали в аварию, и поспешила туда вместе с другими, как только мы об этом услышали. Это я была с вами, когда вы пришли в сознание.
-- Помню, -- признался я. -- А ваш?..
-- Мой отец, -- сообщила она. -- Вы никогда не встречались с смоим отцом.
-- Мое имя Форестер, -- представился я. -- Майор Форестер.
Он поклонился.
-- Мой отец -- граф де Требо, -- объявила она с легким жестом.
Мы пожали друг другу руки, как люди, впервые встретившиеся.
-- Я так обязан вашей дочери, -- пробормотал я.
Он улыбнулся -- не без удовольствия.
-- В этом вы не одиноки, -- заметил он. -- Прошу вас, присоединяйтесь к нам.
Я сел к ним за столик. Мы позавтракали втроем так, словно это было обыкновеннейшей вещью на свете. За кофе я собрал все свое мужество и упомянул, насколько мог небрежно, Шато.
-- Ваш дом совсем пустует? -- рискнул спросить я. -- Вам никогда не приходило в голову заглянуть туда?
-- Никогда, месье, -- ответил он с ноткой той, прежней горечи. -- Я не переступал его порога двадцать лет.
-- Отец, -- мягко объяснила девушка, -- очень огорчен тем, что дядя продал все наши фамильные ценности, но это пришлось сделать -- надо было платить долги.
-- Конечно, -- проговорил я серьезно.
После завтрака господин граф удалился. Оказалось, что он болен и должен помногу отдыхать. Я вышел с Анжелой в сад. Льщу себе мыслью, что всегда был философом. Не вижу смысла пытаться зондировать тайны, по самой природе своей неразрешимые. И как бы то ни было, в величайшей тайне из всех нет ничего ужасающего. Самая насущная и человечная вещь -- любовь, проявившая себя так поразительно, что даже и те слова, которые я бормотал, обняв девушку в тот вечер в беседке пансиона, оказались ненужными. Словно где-то в другом месте они уже были сказаны раньше.
