Замок Эйвери - [61]

Блейз знакомит меня с мужчинами, которые реже употребляют слово «шваль», но подразумевают его, оценивают не только те же параметры, что и женщины, но и моё общее сложение, и сексуальность в паре с Блейзом, а в том, что мы - пара, у них не возникает никаких сомнений, говоря обо всём этом мне в лицо.

Я узнаю о себе много интересного и уже привычного - о том, что, я, без сомнения, доминанта, не будь даже рядом со мной любовника, что они были бы не против… последующее зависит от «испорченности» говорящего, как то - разделить ложе, чтобы попробовать, каков я в постели; завести со мной длительные (на несколько месяцев) отношения; сделать мне минет, а особо одарённые желают, чтобы и я сделал ответное действие; наконец, прожить со мной годы, но при одном условии - секс должен быть равноправным, то есть, меняться со мной позициями, а я думаю об одном: «Пошловат», о другом: «Симпатичен, но слишком смазлив, без изюминки», о третьем: «Слишком настойчив. Это сейчас он говорит о моей доминанте, а на самом деле… " и тому подобное. Ни один из представленных мне джентльменов не отказался бы переспать со мной, хотя бы ночь, что не может не настораживать. Я отвечаю, говоря о благородности своего рода, что я не пошёл бы на мезальянс, сводя разговоры сексуальной направленности на, в общем-то, безобидные прения о знатности семей.

Наконец, перезнакомившись со всеми, кому Блейз, по одному ему известным причинам, хотел меня представить, я оказываюсь в липкой паутине дамской патоки и мужского, ничем не умеренного, сладострастия и говорю Блейзу:

- Предлагаю тебе ещё одну настоящую ночь со мной в лондонском особняке.

- Я счастлив слышать это, Сев. Как ты понимаешь, я всем естеством своим - за.

- А духом и сердцем?

- О-о, да-а, и разумом тоже, любимый.

Мы выходим из палаццо и идём по ненавидимой мною у любого замка, широкой антиаппарационной зоне, окружённые ночными птицами, пролетающими и издающими незамысловатые треньканья, летучими мышами, летящими, кажется, прямо на тебя, но, в последний момент, резко вспархивающими вверх, и многочисленными ночными мотыльками, стремящимися на свет наших Lumos`ов, я чувствую и опустошённость светскими разговорами, и желание овладеть Блейзом прямо здесь, на высохшей от жары, траве, и начинаю декламировать, чтобы отвлечься и развлечь любовника:

Есть берега,

где корабли, состарясь,

встречают смерть.

Они вонзают штевень

в песок глубоко,

ложатся тяжко на бок,

они гниют годами.

Глаза кают стеклянные в осколках,

давно умершие шторма

скрежещут в остове разбитом,

и ржа и мох покрыли их борта

и палубу, что море просолило,

и всё же волны моют, моют день за днём,

чтоб корабля навеки смыть названье.

Под конец я почти кричу, так хочется, чтобы прекрасное стихотворение смыло всю пошлость и похоть, обрушившуюся на меня в замке Эйвери… и всё же я знаю, что буду, несмотря ни на что, вместе с Блейзом, повторять визиты к осиротевшему Клоссиусу, потерявшему сводного брата - любовь всей долгой жизни.

По неизвестной мне причине я не «улетаю» в иные миры, когда мы с Блейзом занимаемся любовью в моём доме, но вот в этом странно притягательном снаружи и омерзительным внутри из-за наполняющей его публики, палаццо я «улетаю» уже во второй раз, причём сейчас в кармане мантии лежит кусочек иного мира, и у меня теплится надежда, что с помощью этого осколка можно исцелить любого, кроме смертельно больных, чей недуг уже разрушил тело либо некие его органы безвозврато, но, может, этот камень способен регенерировать ткани и умеет воскрешать даже мёртвых во плоти, кто знает?

И вот ещё задача не из простых - как применять его на практике - прикладывать к больному органу, водить им по телу, отбить несколько крошек, измельчить их ступкой и сделать отвар с получившейся массой, который давать недужному? А если это буйнопомешанный ликантроп? Рем, мой Рем, где же ты сейчас?

Блейз ничего не сказал о прочитанном стихотворении, а это означает только одно - он далёк сейчас в своих мыслях от меня, но он же никогда не спрашиает, что я вижу или о чём думаю, когда, также, как он в этот миг, ухожу в свои мысли, ведь он даже ничего не спросил о происхождении камня, так и я не буду нарушать ход его мыслей…

Мы дошли до места аппарации, я молча обимаю Блейза за бёдра, он склоняет голову мне на плечо, как усталый путник, и мы аппарируем в Лондон.

… Первый, кого я вижу в доме - перепуганный и избитый до крови Линки, бросающийся мне под ноги и истошно верещащий:

- Хозяин не оставит Линки с оборотнем?! Хозяин с молодым господином заберут Линки с собой?! Хозяин, скорее, он уже близко!

Я вижу разъярённого, рычащего, с пеной у рта, Рема в дверях гостиной, куда мы попали, хватаю Линки за сорочку и аппарирую, не задумываясь, на Гриммуальд-Плейс, к невидимому пока дому номер двенадцать, произношу заветные слова, и старая развалина появляется, я втаскиваю на себе почему-то обмякшего ещё перед первой аппарацией Забини и довольно бодрого Линки в дом и запечатываю дверь сетью мощных, в том числе и черномагических, Запирающих заклинаний, перевожу дух, Линки тут же убегает на кухню, трясу Блейза, он никак не реагирует, находясь в глубоком обмороке, я подхватываю его на руки, леди Вальбурга неприветливо здоровается со мной - помнит моё участие в заседаниях Ордена вместе с «грязнокровками и магглолюбцами», как кричала она тогда с портрета, заношу Блейза в библиотеку потому, что помню - здесь самый большой диван в доме и: