Замок Эйвери - [52]

Нет, это не книга, Камерадо,

Тронь её и тронешь человека,

(Что, нынче ночь? Кругом никого? Мы одни? )

Со страниц я бросаюсь в объятия к тебе, хоть

могила и зовёт меня назад.

О как ласковы пальцы твои, как они усыпляют

меня,

Дыханье твоё - как роса, биение крови твоей

баюкает- нежит меня,

И счастье заливает меня с головою.

Такое безмерное счастье.

Эти строки я шепчу еле слышно в полуоткрытые губы переводящего дыхание Блейза, но он слышит, и я вижу, каким небесным блеском загораются во тьме его глаза.

- Да, он любит меня, это - без сомнений, а я?

Чёрт возьми, а я ведь его тоже! Да, я чувствую, как щемящая пустота, обрушившаяся на меня днём, после появления Линки как доказательства, мягко говоря, странностей моего Рема, о, Рем! наполняется чувством, имя которому - Любовь, а это значит, что я буду не просто «пользоваться» предложенным красивым телом, как это делают женщины, а любить, любить, допуская этого человека в душу, делясь с ним и телом, и духом, так, как хочет он… и как хочу я.

- Се-э-в, ещё-о-о.

- Что ты хочешь, возлюбленный мой? - спрашиваю я, когда первый порыв страсти был удовлетворён.

- Почитай мне ещё, пожалуйста.

- Так ты всё-таки и вправду любишь лирику?

- Да, но тебя - больше.

- Так почитать?

Он кивает, я чувствую это - его голова покоится на моей груди, а ещё он закинул ногу мне на бёдра и обхватил рукой за талию, одним словом - мне не убежать от него в душ так быстро, как я делал с Ремом, о, опять Рем, мой Рем… скоро я улечу в «аль- абдeрраль», но пока могу прочесть что-нибудь не очень длинное.

- Это написал великий Птоломей, астроном, на системе небесного движения которого - эклиптиках - маггловский, да и магический миры просуществовали до Коперника. Ты знаешь что-нибудь об этих магглах?

- Немного, но достаточно, я думаю, чтобы понять стихотворение астронома, - улыбается Блейз - я вижу, как блеснули белоснежные зубы.

Знаю, что смертен, что век мой недолог, и всё же -

когда я

Сложный исследую ход круговращения звёзд,

Мнится, земли не касаюсь ногами, но гостем Зевеса

В небе амброзией я, пищей бессмертных,

кормлюсь.

- Прекрасно! Ты так… сексуально читаешь стихи и поёшь… У меня сразу возникает желание, да что говорить, при одном взгляде на тебя, брошенном как бы вскользь, незаметно, я горю, понимаешь?

- Я… так никогда не любил, - признаюсь я с удивлением скорее себе, чем Блейзу - всегда были Возгонка, Сублимация, Королевская Свадьба, но такого, откровенного желания я ни к одному из своих мужчин не испытывал, да и вряд ли испытаю, хотя мне-то казалось, что я - страстный, а Рем, о, снова Рем… быстро возбуждается.

Но, вспомнив наш дневной поцелуй, после которого Блейз сменил одежду, что тут можно ещё сказать?

- Прочти, пожалуйста, что-нибудь ещё, а потом снова перейдём к любовным подвигам, хорошо?

- Пусть будет.

Слушай. Я спою тебе, только…

- Только что? - невинно спрашивает он, лаская мой сосок губами, языком и прикусывая его.

- Только подожди, а то, - я начинаю задыхаться, - я не смогу ни читать стихи, ни, тем более, петь, прошу - перестань… пока.

- Хорошо, но тогда пой на старо-французском - он мне понравился.

Sus toutes flours tient on la rose à belle

Et en apres, je croi, la violette.

La flour de lys est belle, et la perselle.

La flour de glay est plaisanse et parfette.

Et li pluisour aiment moult l`anquelie,

Le pyone, le muget, la soussie.

Cascune flour a par li son merite.

Mes je vous di, tant que pour ma partie,

Sus touts flours j`aime la margheritte.

Et le douc temps ore se renouvelle

Et esclarcist ceste douce flourette.

Et si voi ci seoir dessus l`asprelle

Deus coeurs navrés d`une plaisant sajette:

A qui le dieub d`Amours sout en aïe!

Avec euls est Plaisance et Courtoisie

Et Douls Regars qui petit les respite.

Dont c`est raison qu`au chapel faire die:

Sus touts flours j`aime la margherite.

Я помню, это была первая баллада, спетая мною… Рему, да, eму, тогда ещё единcтвенному моему другу, с которым мы были знакомы чуть больше года.

И вот, в Большое Полнолуние, в ночь трансформации, когда он впервые произвёл её в присутствии человека и потом благодарно положил огромную волчью голову мне на ноги, я, будучи слегка, мягко сказано, нетрезв, запел ему эти строки, а он «подпевал», ухватив основные ноты. Думаю, со стороны такая сцена показалоь бы весьма странной, но ведь и дружба с оборотнем - сама по себе странная вещь.

С той ночи я ни разу не пел эту песню ни самому Рему, ни, позже, Гарри, ни, разумеется, Хоуп - ведь мы ней так и не полюбили друг друга по-настоящему…

А теперь вот спел этому красивому мальчишке, «умничке», фактичеки обручившему меня с собой… зачем?

- А переведёшь? Там очень много названий цветов, которые мне неизвестны, да и «тёмные» места есть, которых, в общем-то порядком наберётся.

Вот представь - он привстаёт на локте и убирает с меня ногу, - слова по отдельности - «два сердца», которым несут некие дары Вежество и Радость, и любовь автора к маргаритке - это я понял…

- Ты немного неправильно понял. Давай я прочитаю тебе перевод.

- А спеть его сможешь? Он ложится под размер источника?

- Разумеется, у меня же не подстрочные, а литературные переводы. Понимаешь разницу?