Замок Афродиты - [33]

— Да все хорошо! — заверила его Нора. — Только куда это ты собрался?

— Ты тоже вставай и пойдем гулять. Мы ведь в Лондоне. Лондон — город влюбленных, надо пользоваться возможностью.

— Смешно, — сказала Нора и потянулась к нему. — Вообще-то Париж — город влюбленных. Но и Лондон годится.

— Ты хочешь в Париж? Поехали. Только не сегодня. Недельки через три.

— Да я вообще не хочу никуда. Лучше поцелуй меня!

Оскар поймал ее руки и, целуя их, отодвинулся.

— Дарлинг, люди нарочно приезжают в Лондон, а мы уже здесь. Вставай. Погода чудная. Будем зимой вспоминать эту прогулку.

— И куда же мы пойдем? — Нора изловчилась и пощекотала Оскара ногой; меньше всего на свете ей хотелось вылезать из постели.

— Сороконожка! — Он чмокнул ее пятку. — Поднимайся! Куда захочешь: можем поехать в Кенсингтон-гарденз, или в Маленькую Венецию, или просто в Гайд-парк. Ну, вставай, вставай. Не тяни время. Я же не каждый день прогуливаю школу.

— Школу? А потом меня вызовут к директору вместо твоих родителей?

Оскар хохотнул и потащил Нору с дивана.

— Дарлинг, я позвонил в контору. Там все пучком. И я на денек отпросился у секретарши. А ты спишь и спишь! Хотя на самом деле обещала заботиться обо мне. — Он с деланной обидой надул губы. — Да-а! Ты обещала!

— Прогульщик! — Нора встала на ноги и пошла умываться.

— А давай как будто мы не прогуливаем, а как будто у нас экскурсия? — Оскар заглянул в ванную.

— На пароходике? — Нора пустила воду, заткнула ванну пробкой и залезла в нее. — По Темзе? Или по мостам Сены? Ну мы же собрались в Париж. Между прочим, я была там и мостов на Сене двадцать три.

— Правда? Была в Париже? Здорово! И давай как будто нам тоже по двадцать три!

— Тогда уж по тринадцать! Самый возраст, чтобы прогуливать школу! Кстати, ты не хочешь присоединиться ко мне? — Нора игриво плеснула водой в сторону Оскара.

— Не надо, Норри! Я уже оделся, а так мы никогда не выйдем из дому.

— Тебе так необходимо? Шастать по городу в мятом костюме и грязной рубахе? — Нора вылила на себя какие-то остатки геля и начала, подражая рекламным дивам, медленно размазывать их по своей груди, но Оскар совершенно безмятежно наблюдал за ее соблазняющими действиями!

— Это, между прочим, — Оскар двумя пальцами оттянул лацкан пиджака, — льняной шелк, он и должен выглядеть как бы мятым. А чистую рубашку купим по дороге.

— Так бы сразу и сказал, что тебе нужно за покупками! А то Кенсингтон-гарденз! Маленькая Венеция! — Вода в ванной прибывала и уже слегка покрылась пеной. Наверное, я веду себя глупо, думала она, но я ничего не могу поделать — цветы разрастаются внутри меня и щекочут своими лепестками и стеблями…

Оскар растерянно удивился.

— Я считал, что все женщины любят делать покупки.

— А я не все!

— Это точно! — фыркнул Оскар и разделся молниеносно.

А цветы внутри Норы с совершенно невероятной скоростью достигли просто угрожающих размеров!

— Ты совсем особая, и только моя! Я люблю тебя, Но…

Ее имя он не договорил до конца, потому что Нора вдохнула оставшиеся буквы вместе с поцелуем, не в силах больше справляться со своими цветами, или Оскар поцеловал ее раньше, чем собирался, но такого стремительного полета к небесам они оба не ожидали после трех ночей и двух дней, состоявших из сплошной любви…

Вода, надменная и своевольная стихия, загнанная в тесноту ванны, да еще укрощенная душистой пеной, растерялась и не знала, куда девать свою плененную энергию, и поэтому выплеснула ее на них.

И цветы заметались, и стебли зазмеились спиралями, и звезды закричали восторгом торжества неземного света. И все пропало. И не было ничего, кроме таинственного пения цветов, невидимых в этом перламутровом пространстве, и пульсирующего ликования каждой клеточки тела, жадно просившей: «Еще! Еще!» И можно было на мгновение утонуть и, не разнимая губ, дышать друг другом, словно слившись с этой самой вечной, дерзкой, живой, первобытной стихией…

— Оскар! Оскар! — Нора тряхнула головой и шумно перевела дыхание. — Что это было? Цветы, вода и какой-то перламутровый, странный, живой свет?.. — Она прижалась к его груди.

— Ты тоже видела свет любви? Я слышал о нем, но увидел впервые! — Его глаза сияли. — Ох, Норри! Как же я люблю тебя!..

Но почему я побоялась сказать ему эти три слова даже тогда? — вздохнула Нора. Ведь и потом, когда они бродили по Гайд-парку и кормили уток, целовались в Тауэре, катались на лодке в Маленькой Венеции, не особенно понимая, каким образом они вдруг оказывались в том или ином уголке родного города, чудесно превратившегося в волшебную страну, когда в Кенсингтонгском дворце рассматривали шляпки королевы или пили пиво на пароходике, у нее было столько возможностей! И даже позже дома, когда Оскар нес Нору на руках на третий этаж! По этой же самой лестнице… Нет уж, сегодня вечером она обязательно скажет ему: «Я тебя люблю, Оскар!». И много, много раз ночью повторит эти слова.

Нора ласково погладила перила лестницы, как бы беря ее в свидетели своего обета, и завернула в следующий пролет. Впереди, на лестничной площадке возле окна, спиной к ней, стоял какой-то мужчина. Он обернулся.

Нора остолбенела. Она не верила своим глазам. Хэмпшир!