Замочная скважина - [48]

Нельзя удерживать Валерку, нельзя. Даже ребенком. Пусть идет, пусть живет.

– Танюш, а может, аборт сделаешь? – совершенно искренне, исключительно движимая заботой, предложила Ольга Петровна.

– Мама! – заорала Таня. – За что ты меня так ненавидишь? Опять? Света! Скажи ей! – Таня заорала, забилась, Света побежала капать валокордин и мочить полотенце, а Ольга Петровна стояла, недоумевая, – а что она, собственно, такого сказала? Надо было Тане позволить рожать в школе? И наплевать на аттестат? Нет, тогда все правильно сделали. А сейчас тем более. Наташа есть – и хорошо. Таня выйдет еще раз замуж, родит. Не выйдет, так и не надо. А куда сейчас ребенок?

– Свет, хоть ты ей объясни, – призвала в сообщницы Ольга Петровна старшую дочь.

– Я с вами с ума сойду, – ответила Света.

Ольга Петровна ушла к себе в комнату, легла на кровать и задумалась. Вспоминала, как была на месте Тани.

Своего собственного мужа, отца Тани и Светы, Ольга Петровна отпустила к другой женщине и ни разу об этом не пожалела.

Она дружила с бывшим мужем – девочки были совсем маленькими, муж еще не хотел разводиться, хотел подождать, пока дочки подрастут, но Ольга Петровна была непреклонна – пусть уходит, пока они маленькие, пока ничего не понимают. И отношения после развода у них стали даже лучше, чем прежде. Ольга Петровна никогда эту связь не прерывала – виделась, разговаривала, дружила. Бывший муж стал близким родственником. Взять с него, научного работника, было нечего, но Ольге Петровне было достаточно того, что он всегда мог с ней поговорить, посоветовать, утешить. На дочек, на общение с ними он никогда не претендовал. Не включился у него отцовский инстинкт – есть такие мужчины. В новом браке у него детей не было, он и не хотел. И о дочках всегда спрашивал так, будто это были не его дочери, а только ее, Ольги Петровны.

Ольга Петровна прекрасно помнила, о чем говорила с бывшим мужем, Вадимом, два дня назад, на прошлой неделе, но совсем не помнила, как они жили вместе – те короткие и пролетевшие так стремительно и незаметно три года, из которых они виделись в общей сложности от силы пару месяцев.

Вадим ездил в бесконечные научно-исследовательские командировки, дом для него был как перевалочный пункт – помыться, побриться, поспать и снова на вокзал или в аэропорт – лететь, ехать подальше от семьи и бытовых забот. Ольга Петровна в науку мужа никогда не верила, была убеждена, что все эти командировки – мальчишечьи забавы, от которых ни толку, ни смысла, одна растрата государственных средств. Она не принимала того, чего не понимала.

Помнила, как они уже под конец семейной жизни поругались с мужем, собственно, это стало последней каплей. Вадим вернулся из очередной командировки в какое-то захолустье и с восторгом рассказывал жене, как они проводили эксперименты на складе, расположенном глубоко под землей. И этот эксперимент можно было проводить только там, под землей, чтобы он получился. Но его все равно нельзя было считать успешным – на складе чувствовалась вибрация, которая мешала приборам. Теперь они искали новое место. Идеально было бы в метро, когда не ходят поезда. У Вадима горели глаза, а Ольга Петровна не могла понять, как можно остановить метро ради какого-то дурацкого эксперимента, который ни на что не влияет – от этого не станет лучше колбаса, не начнут быстрее ездить автобусы, не найдется панацея от всех болезней. Даже лампочка в люстре не будет гореть дольше.

– И какой толк? – спросила мужа Ольга Петровна.

– Это же наука, Олечка, – возмутился Вадим.

– А толк-то какой?

– О чем ты говоришь… – ахнул Вадим. – Какой тебе нужен толк?

– Совершенно конкретный. Осязаемый. Ощущаемый. Результат.

– С тобой невозможно разговаривать! – обиделся Вадим. – Ты меня совсем не понимаешь.

– Не понимаю, – согласилась Ольга Петровна. – И не хочу понимать.

Впрочем, Вадима не очень беспокоило мнение жены. Он ездил в свои командировки, стараясь, чтобы они были частыми и долгими. Нет, он честно встретил жену с новорожденной дочкой Светланкой из роддома, что для него осталось главным подвигом в жизни, – отпросился, вырвался, чудом достал билеты, долетел, не опоздал, да еще велосипед привез. Прямо в роддом. Цветы не купил, зато стоял рядом с велосипедом, большим, двухколесным.

Тогда, на ступенях роддома, глядя на не очень трезвого мужа, который дергал звонок велосипеда и улыбался, Ольга Петровна поняла, что он не отец и не муж.

– Зачем велосипед? – спросила она, раздавая нянечкам заранее приготовленные деньги. – У нас девочка.

Вадим опешил. К этому он был не готов. Как оказался не готов к пеленкам, вмиг изменившемуся быту и распорядку дня. Уже в шесть утра на следующий день он улетел назад, в экспедицию, – с радостью, облегчением, чуть ли не прыгая на одной ноге от нетерпения. Велосипед так и стоял в прихожей – Ольга Петровна развешивала на ручках и сиденье детские распашонки, когда не хватало веревки в ванной.

Рожать второго ребенка она не собиралась, но Вадим внезапно вернулся из очередной поездки, неожиданно воспылал к жене страстью и в ту же ночь признался, что любит другую женщину. Что Ольгу Петровну уважает, ценит, но жить с ней никак не может по причине несходства интересов и отсутствия взаимопонимания. Так что Ольга Петровна ходила беременной вторым ребенком фактически без мужа, матерью-одиночкой, хоть по закону и была замужней женщиной.