Замкнутое пространство (сборник) - [14]

Швейцер нехотя встал и пошел к двери.

— Два раза! — напомнили ему в спину. Он поймал подозрительный взгляд Оштраха (вот он, ректор с его лаской, спасибо ему, начинается), ничего не ответил, медленно приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, Швейцер напустил на себя заспанный вид, как будто проснулся, застигнутый позывом, и вся его радость — в скорейшем возвращении в постель. Он вбежал в клозет и отсчитал третью кабинку справа. Кафельный пол неприятно холодил босые ноги, сердце бешено колотилось. Интересно, волновался ли прародитель Адам, когда взял яблоко? Наверно, нет — ведь он не знал греха. А может быть, и да, ведь грех есть грех, и ему должно было стать неуютно.

Рассеянно думая об Адаме, Швейцер присел на корточки, запустил руку за унитаз и вытащил маленькую колбу с прозрачной жидкостью. Сосуд был закупорен шершавой стеклянной пробкой. Секунду-другую Швейцер колебался, решая, вылить ли зелье сразу, или все-таки отпробовать. Отзывы Коха наводили на мысли о мухах и слонах. Швейцер сделал выбор: он сел на стульчак, вынул пробку и с опаской поднес горлышко к носу. В ноздри ударил резкий лекарственный запах; Швейцер зажмурился и глубоко вдохнул. Голова закружилась, дверь кабинки скакнула в сторону. Слабея, он снова втянул в себя химию и откинулся, словно разом лишился костей. Пальцы разжались, колба выскользнула и громко хлопнула. Полубессознательный Швейцер хватал воздух ртом, не в силах отделаться от фантастической картины, которая была гораздо живее той, навеянной кухонным звуком. Тетка Леония переборщила с заваркой. Он видел просторный туннель, микроавтобус, руки, прикладывающие маску к лицу. Доктор Мамонтов захлопывает дверцу. Автобус мчится, туннель освещен цепочками огней, пахнет гадостью, которую выдумал Кох, но нет, эта крепче, Кох не при чем. Кожаные ремни, захлестнувшие запястья и лодыжки, серебряный шприц. В автобусе много диковинных предметов, проводов, он несется, как бешеный, в туннеле светло и пустынно… и это не туннель, это…

… Швейцера подхватили под мышки.

— Швейцер, ради Бога! Что с вами?

Кто-то ударил его сперва по одной щеке, потом по второй.

— Я видел лаз, — пробормотал Швейцер.

— О чем вы? Давайте, поднимайтесь, надо уходить! Идемте, я вам говорю, Листопадов заметет осколки.

Швейцер открыл глаза и непонимающе воззрился на Коха, который держал его за плечи и чуть не плакал от ужаса.

— Вы целы? Голову не разбили?

— Все в порядке, — Швейцер встал со стульчака, и его тут же швырнуло влево.

— А, проклятье! — выругался Кох, ногой отворил дверь кабинки и потащил Швейцера наружу. В коридоре тот отвел руки Коха, прислонился к стене и чуть-чуть постоял, приходя в себя. Химик неохотно отступил, лицо его было белым, как зубная паста; прыщи потемнели, сделались синими и походили на свежие пороховые следы.

— Все хорошо, — повторил Швейцер. — Не волнуйтесь, я сам дойду.

Из спальни уже выглядывала нетерпеливая физиономия Остудина. При виде шедших она тут же скрылась, и до обоих долетел сдавленный вопль: "Идут!"

Их встретили настороженно, еще не зная, как отнестись к Швейцеру герой он или раззява, если не хуже.

— Что там было? — спросил Пендронов, приглаживая вихор: похоже, ему снова досталось от Оштраха, вечного мучителя.

— Господа, я кокнул колбу, — Швейцер лег и уставился в потолок. — Мне стало плохо.

При этих словах Листопадов сорвался с места, схватил веник и совок и выскочил в коридор.

— Так вы, небось, три раза нюхали, — мрачно заметил Кох, который теперь злился на Швейцера. — Если не четыре.

— Два, — возразил Швейцер, не чувствуя в себе сил оправдываться и спорить. Кому он мог довериться? Разве Берестецкому, но тот так и не проснулся.

Оштрах, уперев руки в бока, приблизился к его койке. После Швейцера шла его очередь.

— Не думаю, — хмыкнул верзила. — По-моему, дело в другом.

"Ну, вот и оно, — подумал Швейцер. — Сказать им? Гори оно все огнем. Все равно про Раевского знают…"

Но он не успел. Оштрах сказал нечто, после чего никакие разъяснения становились невозможны. В лучшем случае они откладывались на потом.

— Вы трус, Швейцер, — заявил Оштрах. — Вы специально разбили колбу. Я подозреваю, что вы и дышать-то не стали, а просто прикинулись субтильной барышней. Обморок, ха!

И лицеист презрительно плюнул: редкий, исключительный знак презрения к собеседнику.

— А вы, Оштрах, просто подлец, — ответил Швейцер. — Вдобавок безмозглый и злобный.

Храп Берестецкого смолк. Сгустившиеся тучи, чреватые ужасной грозой, вторглись в его безмятежные сновидения.

— Желаете драться? — Оштрах улыбнулся сострадательной улыбкой. Извольте. Какое предпочтете оружие?

— Рапиры, — коротко бросил Швейцер.

— Господа, примиритесь! — жалобно крикнул Остудин, не любивший поединков и ссор, но Оштрах отмахнулся.

— Превосходно, — он изобразил на лице ледяное спокойствие. — Время и место?

— Только не сейчас, — быстро вмешался Кох. — Вы не дойдете до рапир, сразу попадетесь.

Швейцер помолчал. Кох сказал правду: ночное безделье усиливало бдительность дежурных преподавателей. Никто, будучи в здравом рассудке, не стал бы устраивать дуэль ночью.