Замки детства - [15]
— Да, если так посмотреть… Если хочешь… Но так жалко Бернара.
— А что Бернар? он выгодно женится. Он из себя видный… И пусть за кроликами следит получше, за ангорами, которых я подарил. Нет… Он так не разбогатеет, как я, куда уж! А! сколько я сил положил!
Мадам Луи дернула плечом, пытаясь приподнять низкую левую грудь; проверила, крепко ли держится лорнет на бриллиантовой булавке, пригладила волосы цвета перец-с-солью. Джемс приближался, под мышкой зажата тростниковая трость с золотым набалдашником, светло-серый котелок чуть сдвинут набекрень, шведские из грубой кожи желтые перчатки украшены черными вставками на швах. Из-за того, что Джемс часто проводил рукой под подбородком и устремлял его в небо, борода образовала тупой угол с лицом. Джемс недавно получил место в совете директоров стекольной фабрики. Его жена подняла руку, чтобы поправить шиньон и показала расплывшееся под мощной мышкой пятно пота. Джемс сохранил молодцеватый вид; со спины в него даже вполне можно было влюбиться, но ровно до тех пор, пока он не поворачивал голову, и девушка не замечала лежащую на плече бороду, похожую на лишайник. Их молодость жила в мутных зеленоватых зеркалах с подсвечниками по бокам, в отражениях стеклянных дверей, далеко-далеко, за тысячу миль от сегодняшнего вечера, который они проводили вместе в теплом приветливом свете керосиновых ламп; одна была с абажуром из прозрачного фарфора и подтекала немного у фитиля, так нефть выходит на поверхность скважины, другая — с медными каннелюрами, — раз в неделю старый Луи Бембе спицей счищал с них черный налет. Мсье Луи отвергал электричество и автомобили. А его брат, недавно купивший Энтремон, это недалеко от города по правой стороне, наоборот, везде у себя пустил электричество по серой деревянной обшивке и зеленым проводам.
— Претендент на трон, — манерно произнес граф де ля Вилльфорест, голос у него был тонкий, немного высоковатый, как у всех французов, — претендент на трон допускает ошибку за ошибкой! «Эти Орлеанские! чему уж тут удивляться?»
Рука Джемса, подносившая к губам стаканчик с вермутом, дрогнула. Граф лично знаком с претендентом?
«Разумеется, — ответил тот снисходительно. — Я заметил его на церемонии в Париже, ну, не его, конечно, а королеву; такая красавица! Там присутствовала вся семья, де Брагансы, Орлеанские и прочие… Королева на выходе взглянула на Морраса из «Аксьион франсез»{46}. И крайне взволнованный Леон Доде, сморкнувшись, сказал ему: «Моррас, вы свое заработали».
Граф тоже громко высморкался, внимательно изучил содержимое носового платка, сложил его и, быстро вытерев всегда немного влажные усы и бородку, сунул в карман.
— Неправда ли? — сказал Ларош, трепеща, — королева очень добра? и проста в общении, очень…
— О! простая, да, но очень великосветская дама.
Джемс вздохнул; доведется ли ему когда-нибудь увидеть настоящую европейскую королеву, сухопарую, с плохими зубами, вместо всех этих возвращающихся в Болгарию или Сербию, стоящих в дверях вагона и рассматривающих его сквозь лорнет на цепочке из ляпис-лазури монархинь с жирными волосами, похожих на малышку Перротти, торговку рыбой; за их спинами постоянно толкутся, демонстрируя прекрасный белозубый оскал чернявые, ярко одетые мужчины. Старый маленький граф де ля Вилльфорест продолжал жаловаться на претендента, и мадам де Гозон, обладательница круглого, с какой стороны ни посмотри носа, пихнула локтем мсье де Гозона, похожего на плохо выбритую обезьянку, с золотым браслетом на запястье: «О! да, граф, — сказала она, — вы правы: эти Орлеанские…» Старая графиня де ля Вилльфорест, закутанная в шали, появилась в глубине зеркала и вскинула мертвую голову, убранную цветами.
«Розы? — сказала она. — Хотите знать средство, чтобы они дольше стояли. Я их замачиваю на сутки в тазу и потом, понятно, мне же нужен таз, — тут на губах у нее появилась отвратительная улыбка, — вынимаю и ставлю в вазу».
Роза тихо увядала, ее лепесток упал на инкрустированный деревянный столик, муравью показалось, что прогремел гром — он перебежал мощеный двор Грас и юркнул в щель под окошком. Розы, высохшие под черной металлической сеткой, розы, выкрашенные Мозетти в розовый и голубой цвета, розы, которые гладью вышивала Маргарита, жасмин у порога, розовый и зеленый дракончики и незаконченный алфавит медленно разъединяли камни дома, где праздновались крестины.
V.
У забытой девочки, вышивавшей когда-то циферку своих нежных лет между двумя китайскими дракончиками, зеленым и розовым, страшно разболелась голова; неизвестно, кто отправился к родителям с вестью, что Женни — или Софи? — умирает; мать в спешке закрепила ворот красно-коричневого платья волосяной брошкой. Кто-то сошел с ночного поезда из Германии; на заре она уже была во дворе дома и пошла к двери по белым розам. Лароши, сторонясь поминок и траура, ехали по главной улице городка в «Универсале», заводили его спереди, а залезали сзади; мужчины надевали специальные очки и каски, женщины заматывали головы серыми треугольными платками и покачивались, как огромные карнавальные фигуры, почти на высоте первого этажа. Только одно ореховое дерево, росшее на лугу рядом с Сан-Дене, уцелело; остальные засохли от старости, и младший Бембе, сорванец; возвращаясь из школы, он частенько подбирал валявшуюся между витриной сосисочной и араукарией, перевязанной розовой ленточкой, пунцовую маты пьяницу — седенькая учительница с треугольным лицом, прислонившись к платану, смотрела ему вслед и плотнее укутывала слабую грудь черной бархатной накидкой — бедняцкие панталоны, доставшиеся от дедушки, доходили ему до середины икры, на голове соломенная кепка, вечно простуженный; частенько тайком наведывался в Сан-Дене к орешнику за хворостом и с горем пополам тюкал тупым топором толстую ветку, желтую под черной корой и сладкую, как лакричная палочка, купленная в Рекордоне на Рождество. Ветер, вечерний жоран
Мир романа «Духи земли» не выдуман, Катрин Колом описывала то, что видела. Вероятно, она обладала особым зрением, фасеточными глазами с десятками тысяч линз, улавливающими то, что недоступно обычному человеческому глазу: тайное, потустороннее. Колом буднично рассказывает о мертвеце, летающем вдоль коридоров по своим прозрачным делам, о юных покойницах, спускающихся по лестнице за последним стаканом воды, о тринадцатилетнем мальчике с проломленной грудью, сопровождающем гробы на погост. Неуклюжие девственницы спотыкаются на садовых тропинках о единорогов, которых невозможно не заметить.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.