Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980 - [3]
В 1939–1940 гг. кратер заполнился жидкой лавой, по ночам над вулканом горело зарево, Толбачик «стрелял» раскалённым пеплом и «волосами Пеле»[13]. 7.5.1941 г. лава перелилась на южном склоне через край кратера и потекла вниз, образуя 5-километровый язык застывающего оливинового базальта.
В августе 1962 г. на Плоском Толбачике происходило нечто подобное. Тогда же извергалась Ключевская сопка, Генрих лазал на неё, до Толбачика руки не дошли. В 1960-е гг. здесь работали вулканологи Козырев, Меняйлов, Пронин, в прошлом году — наш Жора Пономарёв.
Вертолётчики оказались форменными трусами и вместо того, чтобы высадить нас на вершине вулкана, посадили нас у домика вулканологов, который стоит на высоте 1000 м на его склоне. Теперь нам придётся тащить в гору немалый груз на высоту более двух километров. Командир вертолётчиков Шеметов, когда мы кувыркались, таская тюки и ящики, лежал у вертолёта и читал альманах «Фантастика». Видит Бог, я не злой человек, но Шеметова и его команду (Стещенко и Царёв) я вздрючу в газете по первое число! Генрих предупредил, что самыми трудными будут последние 100 м. Мы ещё не знаем, много ли там, наверху, вулканических газов, а то ещё задохнемся к чёртовой матери! В домике два маленьких окошка, две раскладушки, стол под рацию, стол кухонный с полками, железная печка, портрет безмятежной брюнетки из журнала «Работница», шахматная доска, оленьи рога и провода под потолком для просушки одежды. У входа на брёвнах намалёван чёрный кот.
Участники экспедиции: Георгий Пономарев, Генрих Штейнберг и Виктор Набойченко.
Идём по южному склону вулкана. Кедрач, который стелился по земле, кончился, одни камни. Нас четверо: Штейнберг — командир, Виктор Набойченко — техник, лаборант, повар, охотник и так далее и молодой вулканолог Георгий Пономарёв. Я — четвёртый. Генрих тащит громадный рюкзак, закрепив его дополнительно кожаной петлёй на лбу. Набойченко говорит, что Генрих тащит его не потому, что он такой сильный, а потому, что очень упрямый. Виктор — местный, сын камчатского охотника. После армии излазил с вулканологами весь полуостров, последние пять лет ходит со Штейнбергом. Высокий, очень здоровый, совершенное дитя природы. Жора Пономарёв жил в Ташкенте, вулканолог по первому году. Как и следовало ожидать, я торможу движение всей группы, хотя подъём не очень крутой, во всяком случае, менее крутой, чем когда мы поднимались со Шмариновым на Авачу осенью 1963 г. Пономарёв идёт рядом, не подгоняет, помогает, вообще ведёт себя в высшей степени тактично и заботливо. У меня самый лёгкий рюкзак, я несу только посуду, примус, керосин, «кошки» и свои вещи. Очень трудно идти в гору по снежному насту. Один раз я даже покатился со склона, но зарубился ледорубом. Ночевка на склоне вулкана. Очень холодно. Утром приладил к унтам «кошки», идти стало легче. У самой вершины крутой участок. Но тут уже я шёл на одном энтузиазме…
Мы на вершине. Генрих вызывает Ключи: «UBV-7, UBV-7», ответьте. Я «ЕОВ-56…»
Пока ребята ставили треноги спектрометров, я сидел, свесив ноги в кратер, и слушал вулкан. Если закроешь глаза, полное впечатление, что ты сидишь в Гурзуфе на Чеховском пляже. Звук слабого прибоя: ши… ши… Но, как и на море, он не однообразен, всякий раз иной. То вдруг забулькает где-то, то зашипит, как шипит морская пена на гальке, когда её накрывает новая волна. Лава в колодце кипит, то вдруг проваливается куда-то в глубину, то поднимается к самому краю колодца, но пока не переливается через край. В огненной жидкости мерещатся какие-то обнажённые тела, развевающиеся волосы, воздетые руки. Зрелище завораживающее, можно смотреть часами. Колодец постоянно затягивает пелена газа и дыма. Иногда это облако ветер выносит на нас, и тогда чувствуешь резкий «паровозный» запах и начинаешь кашлять.
Палатку поставили у самого края кратера. Помогал ребятам брать пробы газов. Всю ночь возились со спектрографом, потом проявляли спектрограммы, чтобы убедиться, что Луна нам не мешала. Палатку очень мотало на ветру. Запалили примус, Генрих насыпал чай, Витя налил сгущёнку, я принёс снега, растопили в котелке, вылили, сгущёнка моментально свернулась, выпала хлопьями: снег был кислый от газов Толбачика, мне надо было копать глубже. Витя посмотрел на меня, как царь на еврея. Евреем был Штейнберг, но Витя посмотрел так именно на меня. Я не спал: одному боку было очень холодно.
Утром я сказал Набойченко:
— Когда спустимся в нашу избушку, затопим печку, и я буду спать два дня.
— А я сразу побегу на охоту, — отозвался Витя.
Грязный (а летом, говорят, очень пыльный) посёлок Ключи. Масса ворон. Два года назад тут что-то случилось с рыбой, и голодные чайки слетелись в посёлок. Стаи чёрных ворон и белых чаек копошились на помойках. Рассказывают, что вороны умеют считать до шести. Из одного домика в них иногда постреливали, поэтому, когда в домик приходил человек, вороны отлетали на почтительное расстояние. Когда приходили два человека, а уходил один — не подлетали. Но если этот один через некоторое время тоже уходил, подлетали. Запутались вороны только тогда, когда зашли шесть человек, а вышли пять.
