Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970 - [2]
Итак, март 1953 года. Мне — 20 лет. Я — студент 3-го курса ракетного факультета МВТУ имени Н. Э. Баумана. Моя семья: папа, мама и бабушка. Ни о какой журналистике я и не помышляю, и зачем начал вдруг делать эти записи — не знаю, объяснить не могу…
Итак, сентябрь 2000 года. Мне — под 70. Семьи нет. У меня четверо детей и четверо внуков. Жизнь, собственно, прошла. Эти книжки — её мелкие осколки…
Переделкино. Сентябрь 2000 г.
Книжка 1
Март 1953 г. — февраль 1954 г.
Проснулся от всхлипываний и причитаний бабушки: «Умер, умер, Сталин умер…» Надо ехать в МВТУ. Чувствую необходимость какого-то единения. На площади Свердлова из окна троллейбуса видел, как на фасаде Дома союзов укрепляли его огромный портрет. Митинг в большой химической аудитории. Когда-то в эту аудиторию принесли мёртвого Баумана с разбитой головой, и тоже был митинг. Стояли очень тесно. Рядом со мной оказался Витька Чантурия. Слёзы брызгали из его глаз, как у клоуна в цирке…
Все разговоры об одном: что с нами будет, как жить завтра. С одной стороны, все понимали, что он не бессмертен, но мысль эту постоянно от себя гнали, внутренне свыкаясь с тем, что если он и умрёт, то это случится уже после собственной смерти, и все эти нерешаемые вопросы достанутся другим. И вот теперь действительно никто не знает, что со всеми нами будет.
Траурные флаги и заклеенные белой бумагой афиши. Все афиши на всех щитах заклеены белой бумагой — никогда такого не было. Очень изменились городские шумы. Пропали все голоса города, даже трамваи вроде бы не звенят и ездят тише. Но самое поразительное — звуки толпы. Тысячи людей формируются в толпы, стекаясь к Дому союзов в гробовом молчании. Слышно только шарканье ног. Ведь толпа — это всегда шум, крики, музыка, песни, пляски. Толпа в Москве всегда была праздничной, что усиливалось её оформлением: флагами, транспарантами, цветами. А здесь — тишина и ни одного цветного пятнышка. Серая, медленно ползущая, безмолвная толпа.
Литейный цех московского завода «Динамо».6 марта 1953 года. 6 часов утра. Сталин умер…
6 марта я вышел из дому[1] после обеда и беспрепятственно дошёл до Петровских Ворот. Милиционеры перекрыли собственно Петровку, и не стоило большого труда перелезть через ограду бульваров. В тот час по Петровке движения не было вообще. Очевидно, трагедия на Трубной площади разыгралась позднее. Но на Петровке было много милиции, всех хватали. Стихийно сбилась команда — человек пять, и мы пошли по крышам, потом форсировали улицу Москвина и добрались до Столешникова переулка. Там по каким-то внутренним дворам вышли к магазину подписных изданий. Перед ЦУМом стояла довольно плотная шеренга милиции, но и тут удалось прорваться. Из команды я остался один. Поймал себя на мысли, что испытываю какой-то спортивный азарт, что достижение Дома союзов превратилось уже в самоцель, а великий человек, который там лежит — лишь приложение к этой цели. За ЦУМом было пустынно. Основная колонна людей, к которой нам, как я понял, и надо было примкнуть, шла по Пушкинской. Охотный Ряд был наглухо перекрыт солдатами и большими военными грузовиками от станции метро до Гранд-Отеля. В это время со стороны «Метрополя» по Охотному Ряду пошла маленькая колонна — 3–4 больших чёрных автомобиля. Солдаты засуетились, заревели моторы грузовиков, которые должны были освободить дорогу для лимузинов. Я увидел, что внимание солдат отключено, и нырнул под грузовик. Пролез мгновенно, но порвал пальто на спине. Если бы пальто зацепилось, грузовик, скорее всего, раздавил бы меня. Буквально через несколько метров стояла еще одна цепочка солдат уже без грузовиков, а за ними — серая толпа, вливавшаяся в распахнутые двери Дома союзов. Перед этой цепочкой вообще никого не было, я один. Солдаты пропустили меня.
Сразу за дверью — венки. Стен на высоте человеческого роста не было — одни венки. Сталин лежал очень спокойный. Руки не на груди, одна поверх другой, как по православному обычаю, а слегка книзу, не соприкасаясь. Рыжеватый, с проседью. Он оказался рябой — это больше всего меня поразило. На всех фотографиях рябинки, которые я ясно видел, очевидно ретушировались. Кто стоял в почётном карауле, кто сидел у гроба — не знаю, не видел, всё время смотрел на него.
9.3.53
В 1947 году вышла серия книг «Библиотека избранных произведений советской литературы». Не знаю, есть ли в ней Бабаевский, а то как бы славно вышло: от «Золотого телёнка» до «Кавалера Золотой Звезды»!
О, дети! Долго смотря на белого какаду, который и живёт-то только на Молуккских островах, маленькая девочка разочарованно спросила: «Мама! А где же кукушка?!»
«Ещё один, уже двадцатый, я прожил год. Ещё десяток книг успел прочесть я, и длинный ряд хмельных бутылок судьба дала с друзьями осушить. И год ещё я к тем годам прибавил, что в тяготах ученья проводил. И истин новых я познал немало. А вспомни, ведь ещё недавно был юношей наивно-глупым. В забвеньи пылкой молодости верил в добро, и честь, и справедливость, но, чудом избежав за слепоту расплаты, дела недавних дней с улыбкой вспоминаю: соль прошлых слёз за сахар я приемлю».
