Заметки с выставки - [118]

Он затих и почувствовал запах мха и листьев под собой, сладковатый запах Беттани и совершенно новый запах ее и его вместе, который, предположительно, и был тем, чем пахнет секс. Она все еще раскачивалась, закрыв глаза, похоже, так же погруженная в себя, как и он за несколько мгновений до того. К счастью, внутри нее он все еще был тверд как камень. Вообще-то, если бы она немного продержалась, он мог бы даже кончить еще раз. Он поднял руки и очень нежно накрыл ладонями ее груди так, чтобы чувствовать, как соски трутся о них. Он никогда еще не трогал грудь, даже через рубашку. В разговорах с приятелями полагалось называть их сиськами, но ему никогда не казалось это правильным, потому что создавалось впечатление, что они типа маленькие, глупые и беспомощные, а ведь они самым очевидным образом были очень даже могущественными. И слово бы им подошло подлиннее, и чтобы слогов там было побольше, как, к примеру, молочные железы.

— Ух ты, — сказал он. — Беттани. Ну ни хрена себе.

«West End Girls» затихли в доме на пару секунд и звуки голосов вдруг стали громкими. Затем кто-то поставил «Spirit in the Sky». Наверное, Трой. Ведь он воображал себя ди-джеем и целыми часами делал компиляции. И Беттани кончила, будто именно эта музыка помогла отбросить всякий контроль.

Конечно же, он слышал об этом; о девушках, которые много шумели или которые кончали снова, и снова, и снова. Он слышал неприличные анекдоты о девицах, пользующихся электрическими зубными щетками или усаживающихся на стиралки, когда те отжимают; бывает, они притворяются, что кончают. Но Беттани оказалась очень сдержанной. Она просто стиснула его бедрами и внутри тоже, так крепко, что он подумал — будут синяки, ее раскачивание становилось все медленнее и медленнее, а затем она остановилась. Она открыла глаза. Они у нее были довольно маленькие, измазанные подводкой, но он видел, что они блестят. Она наклонилась и быстро его поцеловала. Поцелуй отдавал ромом и кока-колой. Еще раньше она потягивала кока-колу из банки, и он догадался, что она долила туда ром через дырку в крышке. Ее волосы пахли дурью. Они не очень-то целовались раньше, и для него это было облегчением, потому что он не был уверен, что у него все получится, как надо, и вообще поцелуи почему-то казались ему страшно интимными, может быть из-за того, что языки шли в дело. Все остальное тоже, конечно же, было интимным, но это были руки-ноги и тело, тогда как рты были все-таки чем-то таким, в чем проявлялась личность.

Она тяжело опустилась на него, а затем слезла и чуть не упала, пошатнувшись, что заставило ее захихикать. Она была довольно пьяна.

— Упс, — сказала она. — Блин. Есть чем вытереться?

По редкой случайности у него с собой оказался носовой платок, который Хедли привез ему из Италии. Он был большой и на нем были изображены все известные итальянские достопримечательности, такие как Колизей и Пизанская башня. Он протянул ей платок.

— Точно можно? — спросила она, а потом вытерла между ног. Потом кое-как сложила платок и протянула обратно.

— На память, — сказала она. — Где мои гребаные…? Ой.

Она хихикнула.

— Да вот же они.

Она нашла трусики, влезла в них, не снимая туфель, и подтянула их под платьем.

Озябший оттого, что там, где она сидела, у него вспотел живот, он подтянул трусы вместе с джинсами и тоже встал, приводя себя в порядок.

— Ты ужасно милый, Пет, — сказала она.

— Да?

— Это у тебя в первый раз?

Она провела пальцем вниз по его футболке.

— Нет, — соврал он, ненавидя звук своего голоса, такой молодой и бесхарактерный.

— Ага, — сказала она. — Тогда все в порядке. Просто, ну, на самом деле мы не можем… Я вроде как бы встречаюсь с кое-кем другим, вот.

— Ничего себе, — сказал он. — Круто.

— Без обид?

— Ну да.

— Уверен? — спросила она, еще немного похихикала и погладила ширинку на его джинсах, член снова набух и как бы согнулся в сторону, прижатый не лучшими его штанами, севшими в сушилке.

— А ну отвали! — засмеялся он, отталкивая ее в сторонку, и она типа взвизгнула и снова стала просто сестренкой приятеля.

— Пойду еще выпью, — сказала она. — Ты идешь?

Но музыка поменялась на «You Spin Me Round», а он эту песню терпеть не мог, и поэтому сказал: «Чуть погодя», и она ушла, пошатываясь, потому что в туфли на каблуках у нее набились веточки и всякий мусор. Сегодня она хоть как-то принарядилась; обычно она ходила в кроссовках.

Петрок затолкал влажный носовой платок в задний карман и, обходя дом и сараи на расстоянии, пошел в другую сторону, слушая музыку — снаружи она не казалась слишком громкой — и наблюдая за мельканием в окнах людей танцующих или пьющих, или просто стоящих в кружок и громко разговаривающих. Он видел Морвенну, танцующую, как она это делала обычно — поводя поднятыми руками, будто танцуя в трубе, и единственным способом двигать руками было поднимать их вверх. В одной руке она держала сигарету и была либо под амфетамином, либо под экстази, или же хотела, чтобы думали, будто она под кайфом. Это уже вошло у нее в привычку, хотя он был единственным в семье, кто знал; «Чарли»[53], когда получалось его выклянчить. Он видел, как она выпрашивала у Троя экстази, и подслушал, как Спенсер говорил, что ему нравится, какой похотливой она от них становится.