Заметки о японской литературе и театре - [11]
О, пускай мне говорят | Ёру хикару |
О нефрите, что блестит, озаряя тьму ночей, | тама то иу томо |
Но когда мне от вина | сакэ номитэ |
Сердце радость озарит, | кокоро-о яру-ни |
Не сравнится с ней нефрит! | ани сикамэ ямо |
(III — 346)
Ёру хикару тама 'нефрит, озаряющий ночь' — образ, взятый из китайских источников, на что указывают все комментарии. Это легендарный нефрит, озаряющий ночь, упоминается в ряде китайских памятников. Так, в "Ши цзи" Сыма Цяня фигурирует герой, который в награду за помощь змею получил от него "озаряющий ночь нефрит"; в "Чжань го цэ" ("Планы сражающихся царств") описывается случай, когда князь Чу преподнес князю Цинь "нефрит, озаряющий ночь"; в "Шу и цзи" ("Записки чудесных рассказов") говорится, что из стран южных морей был получен "нефрит, озаряющий ночь". Полагаем, что в соответствии с предыдущей песней образ нефрита использован здесь иносказательно, как символ ценностей китайской культуры в целом.
Обе парные песни, на наш взгляд, следует понимать как своего рода скрытый протест против внутренней политики императорского двора, широко пропагандирующей буддийские вероучения и китайское просвещение.
Десятая песня Табито обращена к тем, кто стоит в стороне от "модных" увлечений и не находит в них утешения, т. е. к противникам официальной идеологии. У них остается только один выход — "уронить слезу спьяна":
Если в мире суеты, | Ё-но нака-но |
На дороге всех утех | асоби-но мити-ни |
Ты веселья не найдешь, | сабусикуба |
Радость ждет тебя одна — | эинаки суру-ни |
Уронить слезу спьяна. | аринубэкараси |
(III — 347)
Сабусикуба 'если будешь грустить, если не найдешь веселья' — по-разному толкуется комментаторами. Мотоори Норинага и Аракида Хисаои считали, что здесь вкралась ошибка и следует читать танусики ва, т. е. толковать песню так: в этом мире суеты радость именно в том, чтобы плакать спьяна. Цугита следует этой трактовке, но Такэда Юкити, соглашаясь с Камо Мабути, оставляет прежнюю редакцию. Мы также придерживаемся первоначальной редакции, так как считаем, что в контексте предыдущих песен она вполне понятна, не вызывает недоумения и потому нет надобности ее менять.
Здесь снова встречается глагол эйнаки суру — 'плакать спьяна'. Табито как бы хочет подчеркнуть, что основная прелесть вина в том, чтобы опьянеть и выплакать горе.
В одиннадцатой песне Табито высмеивает последователей буддизма, верующих в пересение душ и в загробное возмездие за грехи этой жизни — в карму:
Лишь бы на земле | Коно ё ни си |
Нам веселье суждено, | танусику араба |
В будущих мирах — | кому ё-ни ва |
Птицей или мошкой стать — | муси-ни тори-ни мо |
Право, все равно! | варэ-ва наринаму |
(III — 348)
Кому ё 'будущий мир' трактуется в данном случае как понятие, связанное с буддийскими представлениями о перерождении.
Ёсидзава рассматривает эту песню Табито как один из наиболее ярких образцов гедонизма [31]. Однако, на наш взгляд, эмоциональный акцент в этой песне, конечно, на иронии. Кроме того, если иметь в виду цикл в целом, в выражении "лишь бы на земле нам веселье суждено" ощущается подтекст, в котором подчеркивается, что поводов для веселья на этой земле, т. е. в окружающей действительности, нет.
Двенадцатая песня как бы развивает тему, затронутую в предыдущей песне, где поэт иронизировал над буддийскими учениями — верой в перевоплощение душ, в загробное возмездие для совершивших грех на земле и т. д. В двенадцатой песне он противопоставляет этой вере свою точку зрения: все, что живет, умирает, нет ни загробного мира, ни возмездий; поэтому, пока живу в этом мире, хочу веселиться. Таким образом поэт подчеркивает свое отрицательное отношение к буддийским вероучениям:
Всем живущим на земле | Икэру моно |
Умереть придет пора, | цуи-ни мо синуру |
А когда такой конец, | моно-ни арэба |
Миг, что длится жизнь моя, | коно ё нару ма-ва |
Веселиться жажду я! | таносику-о арана |
(III — 349)
Кэйтю приводит в своих комментариях [32] цитату (первые две строки) из "Ши цзи". Этим он как бы хочет подчеркнуть истоки поэтических настроений Табито — большого знатока китайской литературы.
В тринадцатой песне Табито снова выражает презрение к придворной среде, к услужливым чиновникам, которые подобострастно молчат, подчиняясь официальным указам, и подражают философствующим конфуцианцам и буддистам. Поэт говорит, что никогда не сравнит их с теми, кто, подобно ему, обречен в этих глухих провинциях опьянять себя вином и плакать от бессилия и отчаяния.
Тех, кто корчит мудрецов | Мода оритэ |
И молчание хранит, | сакасира суру-ва |
С тем, кто пьет вино | сакэ номитэ |
И всплакнет порой спьяна, | эинаки суру ни |
Не сравню я никогда! | нао сикэдзукэри |
(III — 350)
Мода оритэ трактуется как 'пребывать в молчании'. Однако некоторые комментаторы — Морибэ, Масадзуми — рассматривают мода как измененное муда 'бесполезный, никчемный, тщетный'. Но общий контекст песни не подсказывает такого толкования. Первоначальная трактовка вполне соответствует общему ходу мыслей Табито.
В примечании к последней песне Такэда Юкити еще раз говорит о том, что цикл песен "Гим вину" связан с личной трагедией Табито — утратой им жены. За внешней канвой песен, восхваляющих вино, скрываются глубокие душевные страдания автора.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.