Заметки о войне на уничтожение - [36]
В своем поведении в ходе этих боев русский совершенно непредсказуем. Только что он сражался отважно как никогда — и вдруг снова разбредается по лесам и позволяет себя пленить. Я наталкивался на невооруженные русские отряды в 10–20 человек, которые хотели узнать только, куда же идти, чтобы сдаться в плен, и которые радостно благодарили, когда им указывали на ближайший город — Жиздру. Другие, желая сдаться, с поднятыми руками выбегали из леса, когда видели немца. Однажды они помогали нам, когда мы разворачивали трофейную батарею, чтобы стрелять по их же товарищам. Сотни из них работают возницами или шоферами в наших дивизиях. Почти во всех подразделениях русские солдаты, немного понимающие немецкий, используются как переводчики.
Недавно два лейтенанта–кавалериста во главе своего взвода в идеальном порядке и в полном вооружении перешли к нам и привезли две машины. Они сказали, что на русской стороне полный хаос, вся цепочка командования и система снабжения не работают (они ничего не ели четыре дня), что за приказом следует отменяющий его приказ, так что они больше не видят смысла сражаться. Сегодня к нам перешел капитан верхом на лошади и сказал, что недисциплинированность и хаос достигли такого масштаба, что он решил покинуть эту шайку–лейку. Значит, на той стороне действительно начинается кризис, большие потери в живой силе и снаряжении начинают давать о себе знать, что заставляет русских посылать на фронт необученных новобранцев, у которых нет ни солдатской воли, ни воспитания.
Наши самолеты сбрасывают пропагандистские листовки с так называемыми «пропусками» [в плен], которые у русских солдат очень ценятся, они их ищут и сохраняют. Они дерутся за них друг с другом, поскольку каждый из них надеется с его помощью добраться до нас и избежать пыток, которыми их стращали комиссары. Когда их берут в плен, они машут листовками или моментально достают их из своих карманов как доказательство того, что они всего лишь подневольные солдаты и что они не хотят сражаться против Германии. Но стоит отметить, что так не везде. На десятки тысяч плохих есть тысячи хороших красноармейцев, и они даже сейчас оказывают упорное, ожесточенное сопротивление и идут в контратаку — с этим вчера столкнулась одна из наших дивизий, события развивались для нас неудачно, и мы понесли тяжелые потери. По возможности до наступления зимы первейшей задачей является уничтожение сопротивляющихся остатков их войск, дабы предотвратить реорганизацию русской армии в зимние месяцы. Пока что выполнению этой задачи препятствуют сильные и неразбитые соединения на северном участке русского фронта. Кроме того, есть и сильная, хорошо вооруженная Дальневосточная армия под Владивостоком. Насколько ее там связывают японцы и останется ли она там, я не знаю. Таким образом, мы всё больше фокусируем свое внимание на предстоящей зиме, которую мы ждем с неприятным чувством. Повезло тем соединениям, которые выведут и перебросят куда–то еще. Это точно не про нас!
Письмо жене, [Козельск] 24 октября 1941 г.
BArch. N 265/155. Bl. 124
[…] Не ломай голову насчет рождественских подарков из Москвы. Пока что русский защищается с огромным ожесточением. Много крови прольется, пока мы туда дойдем, но мы ее возьмем.
Поглядим, может, пойдем прямиком в это коммунистическое гнездышко или позволим им вымереть от голода и холода, вместо того чтобы вести яростные уличные бои[154].
Слово «отпуск» в наших ушах звучит как нечто невозможное и немыслимое. Одно ясно каждому: пока об этом нечего и думать. Пока, до дальнейших распоряжений, идет война. Эта непредсказуемость и разъедает в итоге изнутри. Раньше все войны решались за одну такую кампанию. Почему сегодня всё должно тянуться годы!
Теплые вещи из Германии пока так и не прибыли. Мы ожидаем машину, если она, с учетом состояния дорог, вообще проедет, в ближайшие дни. Пока я обходился кожаным плащом и вязаной жилеткой и кое–как справился, так как в основном сижу в автомобиле. Но если из него выйти, ветер частенько свистит. Сейчас мы приказали изготовить для нас валенки и войлочные одеяла. Купить здесь вообще ничего нельзя. Всё разворовано, опустошено и полностью разрушено. К счастью, мы сумели запустить эту войлочную фабрику. […]
Запись в дневнике, [Козельск] 25 октября 1941 г.
BArch. N 265/11
Полет в расположение армии в Юхнов при хорошей погоде. Фельдмаршал фон Клюге отдает должное нашим проблемам со снабжением. Я узнаю, что и 4–я армия испытывает большие трудности. Всё встало из–за осадков и дорог. Мы застряли недалеко от Москвы, нашей цели. Наконец–то достигли соотношения четыре немецких против одной русской дивизии. И не можем это использовать. Шоссе на Москву безнадежно забито: его предоставили 9–й и 4–й армиям. Теперь двум тыловым пехотным дивизиям поручено регулировать движение. При этом русский защищает–то только дороги. Между ними почти ничего не защищает. Но и мы тоже можем передвигаться лишь по дорогам. Ситуация крайне неудовлетворительна. Я сказал начальнику штаба полковнику Блюментритту[155]: нам не хватает четырех недель сербской кампании. Да, ответил он, а к ним еще три недели, две июльские и одна августовская, которые мы потеряли, пока наши начальники выясняли, должна ли нашей следующей целью стать Москва или промышленный район Донецка
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.