Заметки о России - [48]

Персидские занятия также стали менее занимательными и поучительными, чем им следовало быть, но я продолжал, пока не прослушал 20 часов, за что заплатил 100 рублей, а также подарил Абу Турабу экземпляр «Тутинаме»[644] и заказал для него турецкую грамматику Менинского[645] в Вене через Вука Стефановича. Этот ученый серб — чрезвычайно интересный, превосходный человек, он написал сербскую грамматику[646] и словарь[647], а также издал старинные песни[648]. Он прибыл в Петербург, чтобы хлопотать о пенсионе, однако получил отказ, зато Библейское общество подрядило его перевести Новый Завет на сербский[649], а граф Румянцев — совершить путешествие по всем южным славянским землям, чтобы осветить историю и литературу этих славянских народностей.

<1819>. Я наконец прекратил учиться русскому у Лобойки и учить его датскому, так как у него, кажется, слишком мало времени и он слишком плохо себя чувствует или же просто потерял охоту. Он внушил себе, что у него чахотка, кроме того мучился от геморроя и проч. Зато я прошел славянскую грамматику и сделал набросок для ее вольной переработки по моей собственной системе, с греческой транслитерацией[650]. Лобойко взялся за то, чтобы приспособиться к этой системе и применить ее по-русски, но так и не выполнил намерения сосредоточиться и поработать над русской грамматикой, так что ему вряд ли удалось полностью понять эту систему. Незадолго до моего отъезда он подарил мне все свои славянские грамматики, а Македонский купил для меня изрядное количество славянских книг, и все это перед отъездом было запаковано и отложено для отсылки в Копенгаген.

Тем временем я систематизировал скандинавские книги Румянцева по народам и содержанию — это превосходное собрание всей скандинавской литературы, особенно ее исторического раздела.

Также его библиотека в целом представляется прекрасным собранием всего лучшего на большинстве европейских языков. Она заполняет семь или восемь маленьких комнат, что соответствует приблизительно половине или трети библиотеки Копенгагенского университета. Когда я закончил работу, то предложил ему заказать продолжения [серийных изданий] и кое-что новое, на что он согласился и подарил мне на прощание за мои труды золотую табакерку стоимостью примерно в 225 или 250 рублей. Я думал выпросить экземпляр собраний древнерусских памятников[651], которые он издал за свой счет, но так как он не спросил, чего бы мне хотелось, я не мог предъявить бумагу, на которой это записал, но потом передал ее Кругу[652], который счел, что граф с удовольствием отдельно подарит эти книги.

Я должен был ехать с Худобашевым, но он ко мне так и не пришел, хотя и обещал, и так долго откладывал свою поездку, что мне пришлось искать другие возможности.

Розенкампф (барон из Лифляндии и статский советник в финском правительстве[653]) начал осведомляться о датских предметах, выписал множество книг юридического и исторического содержания, а также взял уроки датского у пастора Гиппинга. Потом он дал мне перед отъездом письма к Ермолову и Ренненкампфу в Тифлис, письмо к Ермолову было от Оленина.

Для напечатания в нюэруповском «Журнале наблюдений датских путешественников» я отправил сначала кое-что о литературе в Финляндии, затем трактат о языкознании (лингвистике), особенно о классификации феннских народов, что было моим последним трудом в Петербурге.

Знакомство с г-ном Рихтером было для меня очень интересным, он помог мне приобрести много грамматик феннских языков во внутренней части России, а также много[654] других русских изданий, большинство которых упаковано для отправки в Копенгаген.

Я написал достаточно острую и обстоятельную рецензию на «Сагу о Хрольве-Пешеходе» Лильегрена[655] и отправил ее по почте магистру Гумелиусу в Упсалу; потом мне прислали один ее экземпляр на хорошей бумаге. Также я в связи с заметками о датской литературе Фюрста в венских «Jahrbücher»[656] написал кое-что о норвежской, шведской и исландской литературе в том же журнале[657], этого я, однако, опубликованным не увидел, но получил письменный ответ с приглашением от Коллина участвовать в издании журнала[658] за гонорар. Взять на себя этот труд я не мог и попросил Аделунга (через пастора Гиппинга) извинить меня, прежде всего по причине моего путешествия.

У коллежского советника Анастасевича я встретил доктора Кроккевича из Венгрии; как-то вечером через него я познакомился с майором Грабаричем, который был назначен комендантом Тифлиса и вскоре должен был туда поехать. Мы договорились поехать вместе, но он все откладывал и устанавливал новые сроки. Тем временем Кёппен должен был ехать на Кавказ западным путем; я очень хотел составить ему компанию, но так как он, кажется, этого не понимал и между тем взял с собой Гарижского, я решил больше на него не рассчитывать. Потом он предлагал разными способами, сначала окольными, потом напрямую, что мне следует поехать с ним и воспользоваться большими преимуществами его общества, но я неизменно отказывался, ссылаясь на договоренность с Грабаричем. Однако мы расстались друзьями, и он и Гарижский поехали вместе