Заметки о России - [41]

<17-го> я был у генерал-губернатора, но пока не получил паспорт[528]. Когда я послал [за ним] вечером, пришел некий немец, Глайс, с наполовину выписанным паспортом и попросил мой российский паспорт, который был доставлен (Ширбомом) в правительственную канцелярию[529], а не к губернатору. Потом я попрощался с архиепископом, который дал мне письмо в Петербург к статскому советнику Аделунгу; [зашел] к Ренваллю, вернул его рукопись и другие одолженные книги; к магистру Савениусу; к доктору Прютцу, которого не было дома; к профессору Авеллану, который забыл вернуть мои грантовские «Thoughts of the Origin of the Gael»[530], при том что я отдал ему его две юденовские работы о финской орфографии и об искусстве поэзии[531]. После этого укладывал вещи; в 8 часов пришел Савениус и хотел пригласить меня на ужин, но я отказался, затем пришел магистр Эрстрём и рассказал мне о том, что ему пришлось пережить с Густавой[532], когда он дорабатывал свою русскую грамматику[533]. Он искренне пожелал мне доброго пути и еще прислал мне на следующий день сердечное прощальное письмо, присовокупив к нему письмо к Гиппингу.

В обед я был у доктора Хартмана в компании секретаря Вульферта[534], Ренвалля, магистра Кекмана и др. Потом я вместе с Норденшёльдом и Симениусом осмотрел церковные памятники.

<18-го> я был у доктора Хартмана, который обменял для меня все мои шведские деньги на русские. Секретарь Вульферт зашел ко мне домой. В половине десятого я уехал. Лектор Беккер увидел меня из окна Савениуса, пошел за мной и долго провожал повозку, после чего простился. Я остановился в Нуммеле[535], так как была метель и погода скверная. Гастгеберша[536], очень порядочная старая вдова, знала шведский.

На следующий день <19 марта> я приехал в Тавастгус[537], где посетил ландсгевдинга[538] и его супругу[539], выпил у них в 7 часов чаю, извинился, что не мог остаться на вечер, и получил приглашение на следующее утро осмотреть старый замок, построенный ярлом Биргером, а также пообедать у них. <20-е>. Так все и произошло, только вместо себя они направили другого господина из их дома и приказали кучеру прокатить нас туда с полным почетом. В замке хорошо сохранились древние валы и большие крепкие стены. Внутри теперь тюрьма и склады, а снаружи русские устроили казарму. Я осмотрел все внутренние помещения, в некоторых на хлебе и воде сидели проштрафившиеся [заключенные], в остальных содержались разного рода преступники, большинство скованные, кое-кто в очень затрудняющих движения цепях, другие в тяжелых кандалах, у одного из этих заболели ноги, по-видимому оттого, что кандалы слишком тесные. Говорили о том, что его нужно отвезти к кузнецу и снять кандалы, но он страшился тряски. Выглядел он неважно.

Но в остальном помещения удобны для содержания заключенных. Больные размещены отдельно от здоровых, у женщин тоже особые комнаты с больничной палатой. Из этой тюрьмы очень редко удавалось бежать.

Потом я посетил пастора Флорена, сердечного и искреннего человека, но не очень образованного. В целом я не встретил у жителей этого города обширных знаний о других странах. Из них наиболее широким кругозором обладала жена ландсгевдинга Йерне (урожденная Русенборг) из Далекарлии[540] в Швеции.

В 4 часа я отправился домой и работал, а также принял пастора, который в первой половине дня показывал мне церковь, построенную во времена Густава III, в форме ротонды с алтарем посередине. Кафедра находится посреди входа, напротив нее другой вход, а над ним место для маленького органа. Он проводил меня от церкви домой и посмотрел мои книги, я подарил ему экземпляр исландской брошюры[541] о Библейском обществе с псалмом Йоуна Торлаукссона[542] [и описанием] английского Библейского общества, подаренный мне Хендерсоном. Также я попросил его разыскать для меня пару финских публикаций, которые он, однако, найти не смог, но принес мне в подарок пословицы Ганандера[543] и долго беседовал, после чего сердечно со мной распрощался.

<21-го> в прекрасную погоду я выехал из Тавастгуса. Мне у ландсгевдинга советовали ехать через Гельсингфорс; говорили, что он красиво расположен и со временем станет столицей. Так было бы удобнее, и там большинство знает шведский. Меня [также] предупредили, что лед на озерах и на реке Кельтис[544] может быть слабым. Но желание увидеть собственно финнов[545] и поговорить с ними взяло верх. Того же требовали и соображения экономии. Я избегал посещения ряда городов, что отняло бы у меня немало денег, а пользы бы не принесло, так как мне там ничего не было нужно.

Я добрался до Каусалы[546]; там у меня поздно вечером случилась неприятность с лошадью, которая понесла, я опрокинулся и больно ударил левое колено.

Люди здесь и повсюду по дороге были чрезвычайно добры и порядочны, выполняли свой долг и никогда не запрашивали больше, чем им полагалось, хотя я почти всюду давал немного сверху. Я сравнивал их с описаниями древних скифов[547] и счел одним из счастливейших народов в мире.

На следующий день <22-го> я приехал в Вильманстранд[548]; колено стало поправляться. Население в Выборгской [губернии] казалось очень малочисленным. В диалекте можно было заметить небольшое различие: в центре страны говорили yhlexan