Заметки о Белинском - [3]

Г. Тургенев жестоко ошибся, принимая среду, в которой имел успех Белинский, за целый русский народ; он упустил из виду давно уже сделанное и многократно поясненное различие между главной массой русского народа, живущего крепкой своеобразной жизнью, и тем наружным и незначительным слоем нашего общества, который, по выражению Н. Я. Данилевского, выветрился и оторвался от своего внутреннего ядра, от родной почвы. В этом-то слое, имеющем притязание на образованность, но в сущности ложно-образованном, так как этому образованию не достает действительных корней, — в этом-то слое и имел успех Белинский. Об этом слое можно сказать, что Белинский всем существом стоял близко к его сердцевине, воплощал его вполне, и с хороших и с дурных его сторон; но никак нельзя сказать, что Белинский стоял в таком отношении к целому русскому народу, как это утверждает г. Тургенев. Отсюда объясняется его успех, и в этом же причина, почему его деятельность не могла иметь более глубокого и долговечного значения, для которого потребовались бы силы гораздо больших размеров.

Странная мысль! В воображении г. Тургенева русский народ как будто является столь малым, что для него нужны и деятели несравненно меньшего размера, чем для других народов. Как будто можно измерить и взвесить силы и способности народа! Для наших западников, конечно, может казаться, что духовные силы русского народа пропорциональны тому количеству европейской образованности, которое он успел в себя принять. Но мы позволяем себе питать более высокое мнение о своем народе. Нам кажется, что как бы глубоко ни был развит отдельный человек, как бы ни велика была его ученость, какого бы роста ни достигли его умственные силы, — он все-таки никогда не перерастет своего народа, а проявит только часть тех задатков, которые лежат в народном духе. Это справедливо и в отношении к нам, русским.

Многое можно было бы сказать по этому поводу. Иметь успех иногда бывает хуже, чем не иметь никакого успеха, точно так, как иная похвала бывает хуже брани. Вопрос о Белинском — дело сложное, так как за ним числятся несомненные и положительные заслуги русской литературы. Но во многих отношениях он такой же вождь русского народа, как следовавшие за ним Добролюбов и Писарев, точно так же имевшие успех, но оказавшие нам одни отрицательные услуги, т. е. представившие пример того, до чего у нас могут заблуждаться люди искренние и даже талантливые, но не имеющие настоящего образования и правильных основ для своей мысли.

Итак, нам кажется, что г. Тургенев объяснил успех и значение Белинского вовсе не лестным образом ни для России, ни для самого Белинского. То же невольное высокомерие мы находим в вопросе первостепенной важности, именно о том, какое влияние имела на деятельность Белинского философия Гегеля. Известно, что именно это влияние было сильнейшее из тогдашних влияний на нас Запада, и что Белинский есть один из главных представителей людей, умственная жизнь которых сложилась под этим влиянием.

По этому предмету мы вот что находим в «Воспоминаниях» Тургенева:

В 1859 году г. Тургенев читал где-то лекцию о Пушкине. В этой лекции, часть которой приведена в «Воспоминаниях», он говорил:

«Белинский был идеалист, в лучшем смысле этого слова. В нем жили предания того московского кружка, который существовал в начале 30-х годов, и следы которого так заметны еще доныне. Этот кружок, находившийся под сильным влиянием германской философской мысли (замечательна постоянная связь между этой мыслью и Москвой), заслуживает особого историка. Вот откуда Белинский вынес те убеждения, которые не покидали его до самой смерти [6] — тот идеал, которому он служил. Во имя этого идеала провозглашал Белинский художественное значение Пушкина и указывал на недостаток в нем гражданских начал; во имя этого идеала приветствовал он и лермонтовский протест, и гоголевскую сатиру; во имя этого же идеала сокрушал он старые авторитеты, наши так называемые славы, на которые он нигде не имел ни возможности, ни охоты взглянуть с исторической точки зрения…»

Итак, вся деятельность Белинского как будто имела своим источником германскую, и именно гегелевскую философию. Так говорил г. Тургенев в 1859 году; но в «Воспоминаниях», писанных в 1869 году, мы вовсе не находим развития этой мысли. Рассказ о влиянии философии на Белинского ограничивается двумя-тремя заметками, представляющими это влияние скорее в комическом, чем в серьезном свете. О начале этого влияния г. Тургенев рассказывает так:

«Вскоре после моего знакомства с Белинским его снова стали тревожить те вопросы, которые, не получив разрешения или получив разрешение одностороннее, не дают покоя человеку, особенно в молодости: философические вопросы о значении жизни, об отношениях друг к другу и к Божеству, о происхождении мира, о бессмертии души и т. п. Не будучи знаком ни с одним из иностранных языков (он даже по-французски читал с великим трудом) и не находя в русских книгах ничего, что могло бы удовлетворить его пытливость, Белинский поневоле должен был прибегать к разговорам с друзьями, к продолжительным толкам, суждениям и расспросам. Таким именно путем он еще в Москве усвоил себе между прочим главные выводы и даже терминологию гегелевской философии, беспрекословно царившей тогда в умах молодежи. Дело не обходилось, конечно, без недоразумений, иногда комических; друзья-наставники Белинского, передававшие ему всю суть и весь сок западной науки, часто сами плохо и поверхностно ее понимали; но уже Гете