Заметки о Белинском - [2]

Нас поразило — скажем прямо — некоторое высокомерие, с которым г. Тургенев трактует Белинского и его деятельность, — высокомерие, конечно, совершенно невольное и бессознательное (так как оно противоречит прямому желанию автора — выставить в ярком свете лучшие стороны Белинского), но, тем не менее, сказавшееся довольно ясно.

Укажем на то место, где г. Тургенев говорит о малой образованности Белинского.

Всем известно, что Белинский был человек малосведущий, не знал языков, и т. п. Обыкновенно об этом говорят с сожалением, как о явном недостатке, и стараются показать, что наш критик возмещал этот недостаток необыкновенным критическим чутьем, необыкновенной способностью из вторых рук и с чужих слов получать более ясное понятие о предметах, чем люди, изучавшие их непосредственно. Еще недавно мы читали в одном ученом журнале замечание, что Белинский будто бы не мог быть знаком с немецкой философией, потому что не знал-де по-немецки. Подобные рассуждения совершенно несправедливы. Не зная по-немецки, Белинский все-таки мог иметь гораздо живейшее и яснейшее представление о немецкой философии, чем множество людей, в совершенстве знающих по-немецки, но лишенных от природы философских способностей. Совершенно другой вопрос, — действительно ли он имел такое представление. Как бы то ни было, невежество Белинского все-таки было препятствием к развитию его деятельности, — препятствием, которое могло быть побеждаемо его дарованием, но которое неизбежно было вредно для этой деятельности.

Несколько иначе рассуждает г. Тургенев: «Сведения Белинского, — говорит он, — были не обширны; он знал мало, и в этом нет ничего удивительного.

Но скажу более: именно это недостаточное знание является в этом случае характеристическим признаком, почти необходимостью. Белинский был тем, что я позволю себе назвать центральной натурой; он всем существом своим стоял близко к сердцевине своего народа, воплощал его вполне, и с хороших, и с дурных его сторон. Ученый человек, не говорю „образованный“ — это другой вопрос, — но ученый человек именно в силу своей учености не мог бы быть в 40-х годах такой русской центральной натурой; он не вполне соответствовал бы той среде, на которую ему пришлось бы действовать; у него и у ней были бы различные интересы; гармонии бы не было, и, вероятно, не было бы обоюдного понимания. Вожди своих современников в деле критики общественной, эстетической, в деле критического самосознания (мне кажется, что мое замечание имеет применение общее, но на этот раз я ограничусь одной этой стороной), вожди современников, говорю я, должны, конечно, стоять выше их, обладать более нормально устроенной головой, более ясным взглядом, большей твердостью характера; но между этими вождями и их последователями не должно быть бездны.

Смею надеяться, что мне не станут приписывать желание защищать и как бы рекомендовать невежество: я указываю только на физиологический факт в развитии нашего сознания. Понятно, что какой-нибудь Лессинг для того, чтобы стать вождем своего поколения, полным представителем своей народности, должен был быть человеком почти всеобъемлющей учености; в нем отражалась, в нем находила свой голос, свою мысль Германия: он был германской центральной натурой. Но Белинский, который до некоторой степени заслуживает название русского Лессинга, Белинский, значение которого по смыслу и влиянию своему действительно напоминает значение великого германского критика, мог сделаться тем, чем он был, и без большого запаса научных понятий» (стр. 701 и 702).

Вопрос очень любопытный и относится к факту, который давно был замечен и не раз подвергался обсуждению. Русским Лессингом, по мнению г. Тургенева, быть гораздо легче, чем быть Лессингом немецким. Россия — страна необразованная, и потому для плодотворной деятельности в ней высокое образование не только не нужно, но может быть даже помехой. И таким образом, для России люди с малыми сведениями будто бы могут сделать то же самое, для чего в других странах требуется почти всеобъемлющая ученость.

Так весело разрешается тот грустный вопрос, который нередко задают себе русские люди, а именно: отчего у нас в литературе играют такую огромную роль недоучки? Отчего писатели, подобные Белинскому, Добролюбову, Писареву, имеют у нас величайший успех, почти господствуют в литературе, тогда как люди несравненно более образованные, несравненно более глубокие и проницательные проходят почти без всякого влияния на главную массу читателей, на большинство? Отчего не имели успеха славянофилы: Хомяков, Киреевский, К. Аксаков, мнения и сочинения которых лишь постепенно и медленно набирают себе поклонников? Отчего не увлек читателей Ап. Григорьев, человек с огромным образованием?[5]

Мы совершенно признаем решение, предложенное г. Тургеневым: именно то, что эти люди не соответствовали той среде, на которую им пришлось действовать, что у них не было гармонии и общих интересов с этой средой, а потому не было и обоюдного понимания. Но, признавая это, мы признаем виноватыми не наших образованных деятелей, а ту среду, среди которой они действовали; мы думаем, что это была среда никуда не годная, неспособная понять и оценить истинно-глубокие и важные явления нашей умственной жизни. Так следует судить, если мы станем ценить писателей не по одному успеху, а читателей не по одной их многочисленности, — если к тем и другим приложим мерку внутреннего достоинства.