Заметки из хижины "Великое в малом" - [26]

Пейзаж, описание явлений природы не самоцель у Цзи Юня (редкое исключение составляют пейзажные зарисовки типа заметки № 640, специально посвященной описанию местности), обычно они лишь фактор действия, одна из пружин движения сюжета: «...внезапно потемнело, раздался гром, поднялся ветер, полил дождь» — это изменение погоды заставляет героиню рассказа № 7 спрятаться в полуразрушенном храме, где ее пытается изнасиловать компания молодых шалопаев во главе с ее собственным мужем. Когда же гроза кончилась, «облака рассеялись, вышла ясная луна» — это дает возможность всей деревне увидеть, как муж героини шествует домой без штанов, унесенных порывом ветра в реку...

«...Все заросло кустарником, было темно, запущено, тихо» — эта обстановка пугает забредших на заброшенное подворье начетчиков (№ 14).

В рассказе № 42 на реке стоит туман, мешающий видимости; все здания на берегу скрыты туманом, и становится понятно, что монах, сумевший разглядеть стоявшую на башне девушку, не простой человек, а провидец.

Если луна светит ясно (как в № 90), то это помогает герою разглядеть появившуюся ночью в его комнате женщину; «ущербная луна светила тускло» — и женщине удается выдать себя за духа повесившейся (№ 106).

Даже такая, казалось бы, чисто пейзажная зарисовка, как в рассказе № 164 («...павильон находится в густом лесу к западу от города, тысячи деревьев тянутся к самому небу, солнца там никогда не увидеть»), тоже служит фактором действия, ибо такое место, как это, — подходящая обстановка для бесов, во множестве там водящихся.

Такую же служебную роль играет и описание местности, увиденной женщиной, которая понесла наказание за развратное поведение: «...она стояла одна среди песчаной пустыни. Вокруг нее были белые травы и желтые облака, и не было видно им ни конца, ни края» (№ 219).

Даже фраза, начинающая рассказ № 220 («Как-то раз я прогуливался вместе с Гао Си-юанем у реки. Была весна, и лед начал таять, обнажая зеленоватый простор вод»), выполняет чисто служебную роль, подготовляя (и психологически мотивируя) реплику, услышав которую начинает спорить бес. Аналогичную роль выполняет пейзаж и в рассказе № 748.

Цзи Юню просто неважны детали, пейзаж, внешность персонажей, отсюда — стандартность в их изображении. И тропы он использует простейшие (эпитеты, сравнения), стремясь не загружать ничем лишним свое повествование, не задерживать стремительное развитие действия. Многие используемые им сравнения трафаретны, широко распространены в китайской литературе: «Разве близость с любимой не похожа на весенний сон?» (№ 13); «женщина... прошла, словно дуновение ветерка, сквозь бумагу...» (№ 90); «лошадь... стояла неподвижно, как глиняное изваяние» (№ 98); «исчезли, как ветер, что исчезает в мгновение ока» (№ 110); «слезы лились по его щекам, как дождь» (№ 154); трава «шелковистая, словно зеленый ковер» (№ 640) и т. д.

Но наряду с такими трафаретными сравнениями в рассказах Цзи Юня встречаются иногда сравнения точные, необычные, неизбитые, в которых Цзи Юнь показывает себя истинным художником: «Радость... мгновенна, как вспышка молнии или искра, высеченная из камня» (№ 13); «волосы были спутаны, словно птичьи перья», «кожа белая, как яичная скорлупа» (№ 74); «те, кто никогда не совершал добра и не творил зла... гибнут, как роса или пузырьки воды, что на мгновение появляются и тотчас исчезают, как полевые цветы и дикие травы, что сами расцветают и сами увядают» (№ 206); «хвост, похожий на олений рог или ветку кораллов», «затвердение, напоминавшее виноградную гроздь, или гриб» (№ 417); «воздух был знойный, застоявшийся, словно сидишь в котле для варки пищи» (№ 765); «...одежда поддается под рукой, как вялая трава, тело рыхлое, словно стебли ненюфаров... все снова сравнивалось, как на воде, из которой вытянули бамбуковую вершу» (№ 1174). (Стоит отметить что большинство сравнений черпает материал из природы, а не быта.)

Наличие таких сравнений, как и упоминавшихся ранее случаев использования емких деталей, превосходных пейзажных зарисовок, свидетельствует о том, что отказ Цзи Юня от использования психологической и портретной характеристики героев был принципиальным отбором средств изображения, связанным как с жанром его произведений, так — и это главное — с их дидактической установкой, рассчитанной на воспитательное воздействие сюжета с его назидательным подтекстом, а не на изобразительность.

Отсюда — прямолинейность и лаконизм характеристик персонажей, дающих основное в характере человека, то, что иллюстрируется рассказом о нем.

Развертывающееся в рассказе № 7 повествование о Люй-сы подтверждает справедливость авторской характеристики этого персонажа: «Человек без стыда и совести, способный на любые подлости, местные жители боялись его, как дикого зверя».

В рассказе № 31 фигурирует «мирской ученый, человек недалекий, рассуждавший вульгарно и пошло»; находясь в гостях среди людей, собравшихся полюбоваться на цветы, он все время ораторствовал, «что называется, не закрывая рта, и надоел всем невыносимо». Оказавшись в необычной ситуации (его околдовал даос, и ему кажется, что он у себя дома разговаривает со своей женой и наложницей), он оправдывает свою характеристику, проявляя все качества слабохарактерного человека, запутавшегося в бабьих дрязгах.