Замело тебя снегом, Россия - [12]
И он с серыми замечательными глазами сказал: Я вам не диктую, пишите что хотите, я сам сдам ваше письмо на почту без проверки, только напишите Варе Петровой, что большевики не такие, как их описывают буржуазные барзаписцы. На мой вопрос: «Какая Петрова?». Да та, которая писала Никите Сергеевичу Хрущеву и в Туруханск. Петрова? переспросила я, такой не знаю.
Он посмотрел в папку, вынул конверт, с конверта вынул два листа и один третий, маленький, подал мне — читайте. Я увидела твои стихи. Стихотворение прочитала, расплакалась и сквозь слезы сказала: это внучка моя, Варя Бережко. Понятно, сказал он. Они все переменили фамилии.
Потом про тибя, Варя, говорил, что жаль что ты не в Сов. Союзе, был бы из тибя толк сказал. Он потом похвалил председателя туруханского Горсовета, сказал его, тов. Челкаева, письмо одобрили. Коммунист должен быть и дипломатом, добавил он и я узнала, что ты написала и за миня просила, естественно ты Ангел Божий. И стихи твои очень осмысленные, реальные. Слышу и сейчас твои песни, спетые грудным нежным голоском. Покойный Николай Спиридоныч, муж, говаривал, что из нее выйдет или певица или паэтеса а я яму ответила: и то, и другое.
Всё помню и как хлеб ты мне приносила, свою порцию, но я его брала и потом отдавала маме. Ничего не забыла а теперь твоей помочи до смерти не забуду и как умру то мужу расскажу вот ты какая! Мы на кухне даже про тебя говорили. Благословляю тебя чудная девочка. Спасибо родная. Одежды не высылайте на мой век мне хватит да и купить можно мне немножко платят.
П. М. Орлова
Варя сдержала свое обещание и помолилась о здравии болящей девочки Веры, о переводе тов. Челкаева в Москву на ответственную должность и написала президенту Айзенхауэру о благородном поступке Никиты Сергеевича, прося впустить его в Америку. И именно вскоре после получения этого письма президент Айзенхауэр пригласил Хрущева посетить С. Штаты.
Скептики, конечно, не поверят, что приглашение последовало по личной просьбе Вари Бережко. Я лично придерживаюсь другого мнения и твердо знаю, что самый простой случай играет иногда в истории громадную роль.
Лэйквудация дома
Рассказ этот можно начать с китайской поговорки: в жизни каждого человека бывают два счастливых дня — когда он покупает дом, и когда продает его… Впрочем, это может быть вовсе не китайская поговорка, а фраза — придуманная разочарованным домовладельцем. Оба этих счастливых дня я благополучно пережил и теперь хочу рассказать о своих злоключениях в назидание поколениям будущих владельцев недвижимостью.
Случилось всё это ранней весной, в сезон, весьма благоприятный для разного рода легкомысленных поступков. Прогуливаясь с женой по Лэйквуду, в штате Нью Джерси, я увидел домик, окруженный громадными деревьями, на которых уже набухали почки. Как на грех, светило солнце, на лужайке зеленела трава и из земли показывались какие-то желтые цветочки. Дом продавался.
— Зайдем, посмотрим, что это такое, — с невинным видом предложил я.
— Ни за что! — строго ответила жена, олицетворявшая в нашей семейной жизни благоразумное и положительное начало. Помни: у нас уже был дом. Во Франции. И, ради Бога, пожалей и себя, и меня…
Я охотно жалею жену, не прочь пожалеть и самого себя. Но, должно быть, вид у меня был такой несчастный, что в минуту душевной слабости она вздохнула и капитулировала:
— Хорошо. Зайдем. Посмотрим. За последствия я не отвечаю.
Ровно через тридцать минут, после весьма поверхностного осмотра дома, я оказался его счастливым владельцем. С этого момента в жизни нашей, и без того довольно беспокойной, началась вакханалия. Каждый день приезжали маляры, электротехники, столяры, водопроводчики, мебельщики. Они хвалили покупку, что-то вымеряли, стучали молотками, белили, красили, а затем присылали чудовищные счета, которые я тщательно прятал от жены… Через месяц домик похорошел, помолодел, в саду были посажены фруктовые деревья, кусты роз, клубника, малина, сирень, жасмин, — через два года, когда всё это разрослось, я убедился, что половину посаженного надо вырубить… Дальше началась тургеневская идиллия, месяц в деревне, чаепития в беседке с домашним вареньем, сбор урожая помидор и огурцов. По сравнению с рыночными ценами собственные помидоры и огурцы обходились втридорога, но это, конечно, разговор прозаический и настоящего помещика недостойный. Что может быть лучше и вкусней овощей из своего огорода?
В конце недели приезжали друзья. Это было очень приятно. В деревне без друзей скучно и не перед кем похвастаться. Друзья жарили в саду шашлык по особым рецептам, сохранившимся со времен Чингиз Хана, топтали мои лужайки, мешали работать в саду и всё время просили принести им выпить чего-нибудь холодненького… Они садились за рояль в то самое время, когда мы хотели смотреть на телевидении любимую программу, вставали в пять часов утра, бродили по дому, как привидения и варили себе кофе… Но в общем, это была поэзия. Были лунные ночи, из кустов малины выкатывались зайцы, а на рассвете нас будило пение птиц в саду, — птицы явно не думали о том, что подходит срок платить в банк по закладной.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.