Замечательные чудаки и оригиналы - [7]

– Нам недостает только одного растения, которого не найдешь в России.

– А какое же это растение? - спрашивал Нащокин.

– Баранец.

– Что это за баранец?

– Трава, которая пищит по зорям, как ребенок, когда вытаскиваешь её корни.

– А где можно её достать?

– В Азии, на горах.

– Что ж, - произносил решительно Нащокин, - мы можем туда съездить. В скором времени я получу с князя десять тысяч рублей.

– Будем надеяться!

Н[ащоки]н, получив эти деньги, повёз их доктору, но последний за разные мошенничества был выслан на жительство в Сибирь. Н[ащоки]н приуныл. Скоро полученные деньги были истрачены, кредита также нигде не было. Жил тогда в Москве полковник Калашников, человек более чем богатый, добрый, известный франт и волокита до поездки за границу, но сделавшийся отъявленным филантропом по возвращении в Москву. Про него ходили слухи, что будто он, как и Ч[аада]ев[16], принял католичество. Калашников по первому требованию вручал по пяти рублей бедным офицерам и по десяти - штабс-офицерам. Нащокин стал обращаться к нему в критические минуты.

– Подай вспомоществование бедному штабс-офицеру, Александр Степаныч, - говорил он серьезным тоном.

Н[ащоки]н получал постоянно от Калашникова этот пенсион, когда приходила ему крайняя нужда. Калашников тоже был большой оригинал. Перед смертью Н[ащоки]н опять получил довольно порядочное наследство, принимал к себе калик перехожих, странников, странниц и разных бродяг, которые всегда что-нибудь у него воровали.

Известный граф Аракчеев[17], о котором в свое время иначе не говорили, как шепотом, и пред домом которого на Литейном, проезжая мимо, всякий сдерживал дыхание и затаивал мысль, - отличался большими странностями. Аракчеев очень боялся отравы и за обедом каждое блюдо, прежде чем его начать, давал немного своей собачке Жучке[18] и после того уже ел сам. Даже после стола, когда подавали кофе, то он сперва отливал немного собаке на блюдечко, а после того уже пил из своей чашки.

Аракчеев Алексей Андреевич (1769-1834)

Аракчеев безмерно любил быструю езду: в своё Грузино из Петербурга он ездил в восемь часов. Грузино от Петербурга отстояло на 121 с половиною версты. Выезжал он постоянно из столицы в 6 часов утра, а в 2 часа пополудни был уже у себя в Грузино: ему выставляли подставу на каждой станции. Таких верст между Петербургом и Грузино он сделал во всю свою жизнь около 90 тысяч. Был ещё и другой такой же любитель скорой езды - военный генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков; за такую страсть последний поплатился жизнью, нажив смертельную болезнь в почках. Несмотря на частые приезды в столицу из дальней Сибири, Корсаков во всю свою службу не проехал и четверти того расстояния, что сделал на лошадях Аракчеев.

В числе странностей Аракчеева была какая-то во всем азартная поспешность, а затем - ранжир. Он не только людей, но и природу подчинял своему деспотизму. Когда Грузинское имение поступило к нему, то равнять и стричь было главною его заботою: ни одно дерево в саду, по дороге и деревням не смело расти выше и гуще назначенного ему Аракчеевым; сад и все деревья в имении стриглись по мерке. Деревни все он вытянул в прямую линию, и если случалось по необходимости сделать поворот, то он шел или под прямым углом или правильным полукругом.

Все старое было истреблено с корнем - следов не осталось прежних сел и деревень. Даже церкви, если они приходились не по плану, были снесены, а кладбища все заравнялись так, что не осталось и следов дорогих для родных могил. Немало было пролито и слез, когда солдаты ровняли кладбища: многих старух замертво стаскивали с могил, так они упорно отстаивали эту, по русскому поверью святыню. Берега реки Волхова, на которых располагалось имение, были покрыты лесом. Аракчеев приказал вычистить берега: лес рубился на свал и сжигался на месте. Все распоряжения были невозможно бестолковы. Так, канавы копались зимою, во время морозов, дороги насыпались в глухую осень под проливными дождями, деревни строились разом и с такою поспешностью, будто к смотру.

Помещичья жизнь Аракчеева отличалась неслыханной дисциплиной. У Аракчеева был написан свой талмуд для крестьян, в котором излагались мельчайшие правила на все случаи жизни крестьянина, даже, например, как и кому ходить в церковь, в какие колокола звонить, как ходить с крестным ходом и при других церковных церемониях. Несколько тысяч крестьян были превращены в военных поселян: старики названы инвалидами, взрослые - рядовыми, дети - кантонистами. Вся жизнь их была поставлена на военную ногу: они должны были ходить, сидеть и лежать по установленной форме. Например, на одном окошке №4 полагалась занавесь, задергиваемая на то время, когда дети женского пола будут одеваться. Обо всех мелочах в жизни каждого крестьянина Аракчеев знал подробно, в каждой деревне был шпион, да ещё не один, который являлся лично к самому Аракчееву каждое утро и подробно рапортовал о случившемся.

Чуть ли не первое шоссе в России от Чудова до Грузино было построено руками его крестьян. Строено оно было на остатки сумм, отпущенных на военные поселения. Обошлось оно в миллион рублей ассигнациями. Подряд взял голова грузинской вотчины или, вернее, сам Аракчеев, потому что барыши он брал себе, а задельная плата поступала в банк за бедных должников: богатые крестьяне ничего не получали за свою работу. Зачем? Они и без того были богаты. Чистого барыша от этой постройки Аракчеев взял 600 тысяч рублей, остальные 400 тысяч поступили в банк за долги. Аракчеев любил ссылаться на свою бедность и бескорыстие. Так, при вступлении на престол императора Николая I, Аракчеев недомогал; в это время при дворе с особенным участием стали заботиться о расстроенном его здоровье и настойчиво советовали ему ехать за границу для лечения. Аракчеев говорил, что у него нет на это денег. Тогда в уважение его стесненных обстоятельств ему было выдано высочайшее пособие в размере 50 тыс. рублей. Сконфуженный такой неожиданностью, Аракчеев пожертвовал эти деньги в Екатерининский институт, а чтобы вывернуться из затруднительного и неловкого положения, предложил чрез министра двора купить у него за 50 тыс. фарфоровый сервиз, подаренный ему императором Наполеоном I, мотивируя свое предложение тем, что сервиз с императорским гербом неприлично иметь в частных руках. Предложение Аракчеева было принято, сервиз куплен, и ему пришлось отправиться за границу. За границей Аракчеева принимали более чем равнодушно, почему он, желая напомнить о своем прежнем величии, напечатал в Берлине по-французски письма к нему императора Александра I. Этот поступок усилил справедливое к нему негодование императора и окончательно подорвал его поприще. Когда Аракчеев выезжал во Францию, таможня отобрала у него серебряные вещи, предлагая возвратить ему при обратном выезде его из Франции или изломать их и отдать ему металл. Он выбрал последнее, но когда таможенный служитель стал разбивать серебряный чайник, он пришел в бешенство, бросился на него и схватил за горло. Сопровождавшие Аракчеева с трудом освободили таможенного.