Замечания на книгу Мельникова "Блуждающее богословие" - [6]

Что касается еретичности „Послания восточных патриархов", то сам же Мельников на основании Робертсона пишет, что „в русском переводе этого послания тщательно сглажены есе пункты, отзывающиеся латинством", а ведь рядовые члены церкви Прав. могут пользоваться им, конечно, только на своем родном языке, а не в греческом подлиннике: во всеобщем употреблении последний быть не может, даже сам начитаннейший Мельников, видимо, по-гречески этого документа не смог прочитать, ибо ни одной ереси оттуда не выписал, а только сослался на общую фразу Лопухина, что-де послание это в греческом подлиннике не везде удержалось на строгой почве православного вероучения и впало в тон латинства ― но такой глухой ссылки для серьезного обвинения, конечно, весьма недостаточно. Главное же заключается в том, что если бы и встретились в греческом подлиннике некоторые пункты, дающие право на приведенную фразу г. Лопухину, это вовсе не относилось бы к вине богословия русской Церкви, ибо она для своих чад взяла это послание „тщательно сгладив все пункты, отзывающиеся латинством" (17 стр. Мельн.).

III.

К первым двум главам, сейчас рассмотренным, по содержанию тесно примыкает 4-я глава сочинения Мельникова ― „Без понятия православия", ― точнее говоря: она есть повторение того же, что сказано в 1-й главе, только с усилением мысли, а потому коснемся сначала ее, а потом перейдем и к III-й. Под неграмотным заглавием „Без понятия православия" ― (следовало бы сказать о православии) ― в IV-й главе своего сочинения Мельников старается доказать, что „Церковь Господствующая не знает, что у ней (я) собственно есть православие и что чуждо ему" (стр. 26), что „если бы собрать в одно целое все, что пишут и как учат служители и представители господствующей церкви, то в это собрание вошли бы все еретические верования и взгляды как древних так и современных лжеучителей... Попали бы сюда и разного рода проявления язычества и атеизма"... (стр. 28). Такое огульное обвинение, покоится у Мельникова опять-таки, как и в 1-й главе, единственно на подборе отдельных фраз из публицистов и на этот раз из речей членов предсоборного присутствия и, конечно, по обычаю выводится из них гораздо больше того, чем даже в фразах есть, а не только в сочинениях или речах. „В предсоборном присутствии обсуждавшиеся вопросы имели за себя большинство и меньшинство, говорит Чельцов, следовательно, выводит отсюда Мельников, „у православных нет понятия о православии" причем эту фразу выдергивает уже из речи Попова, которая имела место совсем по другому предмету и сказана со своеобразным значением. Победоносцев писал, и Государь в своей резолюции упомянул, что предстоящий ― поместный собор в свои задачи имеет включить между прочим обсуждение и „предметов веры", следовательно, „вера православная полна ересей и заблуждений", выводит Мельников. Ο догматике Макария и катехизисе Филарета встречаются у некоторых писателей, напр. у арх. Антония, критические замечания с точки зрения зависимости этих книг от западной школы, следовательно, эти книги так же как и „Православное Исповедание" ― еретические, подхватывает Мельников. Но разве добросовестный мыслитель вправе построять таким неосновательным способом выводы? Ни Чельцов, ни Попов, ни Победоносцев, ни арх. Антоний, ни даже Булгаков, на основании отдельных фраз которого построено Мельниковым все бранчливое его обвинение по адресу Церкви в IV главе, конечно, никогда не думали о своей Церкви и православии ее так, как позволил себе усвоить им это Мельников. Неприятно читать, а не только опровергать подобное писательство: это все равно, что урезонивать бранящуюся на базаре торговку.

IV.

„Русская Церковь, будучи неправославною, еще вдобавок разноверна с греческой Церковью, она ближе чем последняя стоит к папскому Риму, самое „исповедуемое учение там и здесь не вполне тождественно" (стр. 19), пишет в 8-й главе Мельников. По заголовку 3-й гл. „Разноверие русской и греческой церквей" ― подумаешь, что и в догматах веры разошлись эти церкви и с недоумением вопрошаешь, как же это до Мельникова никто такого разноверия не отметил. Не только предки его (единоверцы, Павел Белокриницкий, Ксенос и проч.) указывали на единение этих церквей, но даже и современные нам неправославные старообрядцы не иначе именуют нашу церковь, как „Греко-российскою", оттеняя тем ее единство с Греческой; а вот Мельников и здесь делает открытие. В чем же однако это разноверие. Да, во 1-х, в том, видите ли, что мы русские принимаем латинян, переходящих в православие, по 2-му или 3-му чину, а греки через перекрещивание; в 2-х, у греков патриарх, у нас Синод; в 3-х, есть особенности в богослужебных текстах и обрядах, и наконец, в 4-х, „константинопольский патриарх произнес на экзарха болгарского за его филетеизм отлучение, а наш Синод в своем послании в Константинополь по этому поводу хотя уклончиво и дипломатично, но тем не менее ясно признал стремление болгар к церковной самостоятельности фактом, ничего еретического в себе не заключающим и даже естественным" (22 стр.). Но разве все это есть разноверие, удивится читатель. Конечно, нет; но Мельникову нужно провести свою тенденцию, и он не стесняется средствами, подставляя где нужно даже одно понятие под другое. В самом деле, признает ли он сам факт