Замечания на книгу Мельникова "Блуждающее богословие" - [4]

I.

Чем г. Мельников доказывает мысль первой главы, что „есе богословие господствующей Церкви[1], его система, направление и дух проникнуты началами латинства, протестантизма и даже атеизма „?" Сами богословы и писатели новообрядческой Церкви, говорит Мельников, дают именно такую оценку своему богословию": а) Церк. Вестник пишет: „Нашу богословскую мысль давно обвиняют в том, что она, как маятник, качается между католичеством и протестантством в тщетных поисках золотой середины. И в ней, действительно, заметно это качание, но последние 50 лет католические тенденции стали заметно преобладать, ― а старинная католическая закваска духовной школы только еще более способствовала этому"... „даже из носящих иерархический сан есть по закваске и складу воззрений весьма близкие к самым правоверным слугам папы", б) Архиепископ Харьковский Амвросий в своем слове „о причинах отчуждения от церкви образованного общества" выразился: „после Петра мы не умели охранить себя от протестантства, которое в мір христианский растворило двери необузданной свободе разума, а с нею вместе и языческим воззрениям и нравам"... в) Еп. Евдоким в книге „На заре церковной жизни" пишет: „все наше богословие столетиями было в плену у латинства", г) даже Скворцов в Миссионерском Обозрении говорит: „богословие наше проникнуто западными началами"... д) подобные же выражения, отдельные фразы общего характера выдергивает далее Мельников из сочин. Хомякова (т. 11, стр. XXII), Лопухина (его перев. апологии Лютарда), „Дневника" прот. Светлова (Мисс. Обозр. 1910 г.), ― где последний характеризует некоторых из своих профессоров как подражателей западным ученым и как плагиатов, ― статьи проф. Никольского (Христ. чтен. 1906 г. „к вопросу о церк. реформе", и наконец, из сочинения Свенцицкого (Лев Толстой и Вл. Соловьев), ― у которого он, к своему удовольствию, нашел доказательство даже в пользу царствующего в нашей Церкви атеизма в следующих фразах: „вряд ли кто-нибудь будет спорить, что духовная школа создает самый отталкивающий вид атеизма"... „профессиональные школы, где в преподаватели в громадном большинстве случаев идут не по призванию, где часто совершенно неверующие люди учат быть верующими, потому что это входит в программу, ― эти духовные школы, действительно, способны отравить душу".

В перечисленных выдержках весь арсенал Мельникова для обоснования его обвинения по адресу богословия Церкви в латинстве, протестантстве и атеизме. Доказывает ли, однако, вся эта искусственная подтасовка отрывочных фраз то, что хочется автору? Конечно, нет. Можно ли отдельными фразами, не вникая в дух сочинения, навязывать автору то, чего он, может быть, и не хотел доказывать, так ведь и Священное Писание можно цитировать для любой тенденции. Кто читал перечисленные сочинения, а не фразы только из названных Мельниковым авторов, тот, конечно, хорошо знает, что эти авторы в большинстве названных своих сочинений лишь скорбят о дефектах в некоторых сторонах церковной жизни и в постановке школьного богословия и при том у частных его представителей; о том, что защищая православие, например, от латинства и протестантства, школьно-богословская мысль, пользуясь аргументами одного против другого, до некоторой степени иногда становилась на сторону то того, то другого, что следовало бы не увлекаться подражанием западному богословию... Но подвергая критической оценке направление и дефекты частных представителей школьного богословия, и современной церковной жизни, перечисленные и им подобные авторы выражают при этом пожелание, чтобы представители Церкви занялись обновлением и утверждением богословской мысли. Мы видим их заботливость о Церкви, желание усовершить богословствующую мысль и некоторые стороны церковной жизни, а вовсе не поиздеваться над Церковью и осудить ее, или отпасть от нее подобно Мельникову и его компании. Такое критическое отношение к себе и своей богословской мысли есть залог совершенства, свидетельство о духе живе в Церкви, а самоуверенность, проявляемая расколом и писателями, подобными Мельникову, угрожает лишь вымиранием уже давно окоченевшему обрядоверию. Они, конечно, отнюдь не считают за указанные ими недочеты не только саму Церковь еретичествующею, но даже и критикуемых ими богословов. Мельников же из перечисленных им фраз выводит: что а) „богословие господствующей Церкви объеретичилось латинством (стр. 2) и уже более 200 лет лишено чистоты православия", б) что „предки теперешних „богословов" и „православных" утеряли чистоту веры ранее петровского периода, и еще во времена никоновских реформ перестали быть православными" (стр. 3): в) что „все богословские книги господствующей церкви наполнены латинскими и протестантскими заблуждениями" (стр. 7), г) что „в академиях нет ни догматического, ни нравственного единения с древнею православной церковью" (ibid.), д) что „все академические лекторы в чем-либо еретичествуют" (7 стр.) и что, наконец, е) „бесспорно и единогласно будто бы установлено, что богословие господствующей Церкви и по духу своему и по общему направлению и по отдельным пунктам неправославно и даже атеистично" (9 стр.). Однако не только названные Мельниковым пастыри и духовные писатели, но даже Свенцицкий не решился сделать подобных выводов из своих фраз и никто из них не указал ни одной ереси в богословии собственно церковном, как разделяемом всею Православною Церковью. Наоборот, латинство, протестантизм, а тем паче атеизм общий церковный голос православия строго осуждает. Не сделал этого в данном случае и Мельников, а всего правильнее было бы ему указать латинские и другие мысли именно в богословии православной Церкви и ее символических книгах, а не довольствоваться фразами общего характера из писателей-публицистов освободительного момента, когда все огульно и безосновательно у нас бранили и заподозревали.