Замарайка - [30]

Замарайка разлегся на траве и приготовился к охоте. Но сколько он ни смотрел в воду, рыба не плыла. Трудно было поверить, что еще вчера она подымалась вверх по ручью сплошной стеной, перегораживая течение. Но куда она делась? Не пропала же бесследно!

Замарайка решил, что ему надо хорошо позавтракать, прежде чем он отправится к дальним озерам. Маленькая тальма только раздразнила его аппетит. Радостное настроение больше не покидало маленького лисенка, пока он бежал к высокому бугру, где лежали замшелые зеленые камни.

Лисенок не спеша вытащил из-под камней три большие тальмы. Смакуя вкусное, жирное мясо, наелся досыта. Замарайка растянулся на траве. Только теперь он почувствовал, что набегался и устал. Лапы болели. Напрасно он их перекладывал и так и эдак. Замарайка положил голову на пружинящие ветки белой березки, удобнее улегся. Нос положил на лапы, в сторону дующего ветра.

Замарайка внюхивался в воздух, внимательно прислушивался ко всем долетавшим звукам. Каждый всполох птицы, треск кустов, перекатившийся камень заставляли его вздрагивать. Убедившись, что опасность не угрожает, он спокойно закрыл глаза.

Пока маленький лисенок спал, небо потемнело. Низкие тучи пришли в движение, поползли над землей, чуть не царапали моховые кочки и бугры, сея слабый снег. Тундру трудно было узнать, так она изменилась. Белой скатертью расстелился снег. Замарайка зажмурился, ослепленный белизной. Стряхнул с себя снег и, печатая следы, медленно направился к складу. Он решил вытащить самую большую тальму, у которой много красной икры. Когда он будет сыт, ему не будет страшен ни северный ветер, ни снег и даже мороз.

Глава 16 Счастье улыбнулось охотнику

Хосейка стянул с головы одеяло, сшитое из заячьих шкурок, и выглянул. В чуме стоял холод, и он зябко подул на руки.

Костер давно погас. Красные прогоревшие угли затянуло сероватым пеплом.

Мальчик огляделся и стал прислушиваться. Когда хорошо пригляделся к темноте, увидел спящую мать. Она лежала в своем углу и не думала вставать. «А не заболела ли она? — подумал Хосейка, ожидая, когда она повернется на спину, чтобы послушать ее дыхание. — В прошлый раз она заболела и кашляла. Придется звать учительницу Марию Ивановну. Она даст матери горькие лепешки!»

Хосейка озабоченно слушал. Вспомнил, что мать во время болезни всегда ворочалась и стонала. Но сейчас она спокойно спала. Это радовало. Он озабоченно принялся вспоминать, отчего проснулся. По-прежнему напряженно вглядывался в темноту. Он не знал, сколько проспал, много или мало. Не знал, далеко ли еще до утра. Если бы рядом с чумом паслось оленье стадо, он без ошибки определил бы время: ночью олени тихо щипали ягель, а на рассвете, когда сшибались рогами, стоял сухой треск. Но на всякий случай он посмотрел в круглую дыру мокодана. Однако на этот раз не увидел ни светлого неба, ни белесых, далеких звезд. Черная туча, как меховой капюшон, низко закрывала чум.

Мальчик юркнул под заячье одеяло, чтобы доспать до утра. Неожиданно он вспомнил свой сон с начала до конца. Ему приснилось, что в чум вбежал Есямэта. Толстяк с редким проворством вырвал из его рук свою одностволку. Ругался, размахивал руками и требовал назад два медных патрона. «Один патрон мне нужен, чтобы убить черную лисицу, — кричал он громко и грозил кулаком. — Второй — для лисенка. Лисица моя. Я ее убью!» В этот момент он проснулся.

Хосейка испуганно протянул руку к щиту. Пальцы его коснулись перетянутого проволокой приклада. Он сразу успокоился и облегченно вздохнул. «Ну и сон же приснился, — подумал он со страхом и вытер пот со лба. — Откуда они только берутся, такие страшные? А вдруг в самом деле Есямэта прибежит утром отбирать двадцатку? Я не убью лисицу тогда! Не докажу ребятам, что я хороший охотник!» — эта мысль его еще больше напугала.

Мальчик вскочил и принялся торопливо одеваться. Но как всегда при спешке, ноги попадали в одну брючину, а руки в ворот рубашки. Потом, шаря вокруг себя, он с трудом отыскал свои тобоки. Левый натянул на правую ногу, а правый — на левую. Не успел Хосейка шагнуть, как ноги переплелись, и он шлепнулся на шкуры. Рукой ударил по чугуну.

Проснулась мать. Беспокойно, часто задышала. Посмотрела в мокодан, чтобы проверить по небу, не пора ли вставать, разжигать костер и ставить на огонь чайник. Занятая своими заботами по хозяйству, она отыскала за пазухой свернутую колечками кору березок для растопки, потом погремела спичечным коробком — узнать, не пустой ли взяла. Строго спросила сына:

— Куда бежать собрался?

— За лисицей.

— Ни один ненец не догонял оленя, ни один охотник — лисицу. И тебе не догнать, можешь не стараться. Ты должен хорошо кидать тынзей и хорошо стрелять. А это ты не умеешь! Разве ты ненец?

— Я убью лисицу! — пробасил обиженно Хосейка и махнул рукой. Вышел из чума, свистнул Лапу.

Но черная лайка не подлетела к своему хозяину, не ударила лапами в грудь, не лизнула горячим языком по лицу. Ее не было около чума. Напрасно Хосейка свистел и громко кричал. Черная лайка с белой отметиной на груди так и не прибежала. И неизвестно, куда она делась.

Охотник быстро уходил в темноту от стойбища. На плече висела двадцатка Есямэты, а в кармане тихо позванивали два медных патрона. Иногда он останавливался и озабоченно ощупывал карманы: проверял патроны. «Один патрон для лисицы, второй — для лисенка!» — повторял он слова Есямэты, которые приснились ему.