Залпы с берега - [76]
»...Моряки Красной Горки! Немеркнущей славой овеян ваш исторический форт. Ваши отцы — революционные матросы — огнем красногорских батарей громили полчища белогвардейцев, рвавшихся к Красному Питеру. Смертоносные залпы красногорских орудий громили врага в 1939 году. В боях с немецко-фашистскими захватчиками артиллеристы Красной Горки показали, что они свято чтут и множат славные традиции своих отцов. Огнем своих пушек, грудью своей вы, доблестные воины Балтики, заслонили от врага Ленинград и остановили фашистов на этом участке фронта.
Никакой пощады фашистам!
Точнее огонь, комендоры! Докажите, что в ваших жилах течет кровь ваших отцов — героических матросов Октября. Родина верит в ваше мужество и воинское мастерстве. Ведь вы — балтийцы, вы — моряки Красной Горки! Сильнее беспощадные удары по врагу!
Смерть и только смерть гитлеровским оккупантам!
За Родину — огонь!»
Может быть, нынешнему читателю эти строки и покажутся излишне риторичными. Но тогда их эмоциональный запал сыграл свою роль. Они ложились на хорошо подготовленную почву, какую представляло собой и наше умонастроение, и весь мир наших чувств, обожженных войной.
Понятно, деятельность политотдела отнюдь не ограничивалась выпуском листовок и руководством газетой «Боевой залп», которая в те дни была заполнена материалами, призывавшими отлично подготовиться к бою и сражаться по-балтийски. Политотдельские инструкторы дневали и ночевали в дивизионах, батареях, ротах. Именно там сосредоточивалась вся работа.
Помогали они и нашему Кирпичеву. А он в свою очередь то инструктировал агитаторов, которые шли информировать бойцов об остановке или рассказывать им о традициях Красной Горки, то спорил на заседании редколлегии стенной газеты, то давал задания редакторам боевых листков.
После Нового года прошла неделя. Уже несколько дней, как вся огромная работа по подготовке к операции достигла апогея. Казалось, все, что надо сделать, сделано, и ожидание становилось нестерпимым. В то же время каждый день обостренный глаз командиров подмечал какие-нибудь недоработки, и тогда где-то в глубине сознания начинало тлеть осторожное: «Не поспешили бы, не застали б нас врасплох...» Но через какой-нибудь час жгучий огонек неуверенности захлестывала волна общего подъема: «Скорей бы! Ведь в главном мы готовы, а всех мелочей не переделаешь и до конца войны...»
В то время к нам и прибыл начальник береговой обороны ВМФ генерал-лейтенант артиллерии Иннокентий Степанович Мушнов. До тех пор мне ни разу не приходилось видеть этого генерала, но о его строгости и придирчивости я был наслышан достаточно, об этом среди старых береговиков ходило немало легенд.
Мушнова мы ожидали с некоторой робостью. Ведь он должен был проверить и оценить нашу готовность к обеспечению наступления. И если человек специально для этого добирался к нам из Москвы, то можно было предположить, что проверка будет взыскательной.
.Разговор со мной генерал начал вопросом:
— Ну, с кем же вы воюете, капитан?
Вопрос меня несколько обескуражил. Я не сразу понял, какой ответ ожидается от меня, и, чувствуя, что говорю не то, все-таки пробормотал:
— С германским фашизмом, товарищ генерал-лейтенант, с его сателлитами... Мушнов нахмурил брови:
— Я догадываюсь, что наша страна воюет не с турецким султаном. Могли б сообразить и вы, что меня не интересуют такие откровения. Я хотел бы услышать более конкретные вещи: по каким целям вы готовитесь вести огонь, каковы их характеристики.
Разговор вошел в привычное для меня русло, и я принялся докладывать, уже не сковывая себя ожиданием какого либо подвоха.
Мушнов перестал хмуриться и начал одобрительно кивать головой. Как будто, неблагоприятное впечатление, вызванное моим неудачным ответом, стало у него пропадать. Потом Иннокентий Степанович поинтересовался, каков наш вероятный противник на морском направлении, как называются крупные германские корабли, которые могут появиться в Финском заливе, в каких секторах и с каких дистанций мы откроем по ним огонь. Но правде говоря, мы давно уже свыклись с мыслью, что с моря нам ничего не может угрожать. Но сведения о тех неприятельских силах, для борьбы с которыми создавалась береговая оборона, отложились в голове твердо. И поэтому мне удалось ответить без запинки. Генерал пришел в хорошее расположение духа. Ему, наверное, было приятно хотя бы мысленно обратиться к делу, которое являлось для него самым главным на протяжении нескольких десятков лет. А то, что не придется стрелять нам по немецким крейсерам и линкорам, он, понятно, знал не хуже нас.
Батареи форта Иннокентий Степанович проверил быстро. Все ему здесь было знакомо до мельчайших подробностей. Порой ему было достаточно беглого взгляда, одного-двух вопросов, чтобы составить ясное представление о готовности техники и людей к решению огневой задачи.
Закончив проверку, он вновь появился в нашем блоке. В салон к Коптеву были приглашены комбаты. Мушнов поговорил со всеми о текущих делах, быстро решил несколько вопросов, связанных с нашим снабжением. А потом как-то незаметно, даже неожиданно для окружающих, принялся вспоминать старину, свою еще дореволюционную службу на форту Ино и на Красной Горке. Рассказчиком он был отменным, и слушать его было одно удовольствие. Тем более что на похвалы генерал был скуп, а из всеведущей флотской молвы было известно: если он закончил проверку воспоминаниями о своей прошлой службе, значит порядок, это равносильно хорошей оценке.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.