Залпы с берега - [20]

В борьбе с неприятельской артиллерией тяжело приходилось 45-миллиметровым батареям на северном берегу острова. Они несли большие потери в людях. Однако выход из этого положения был найден. Комендант сектора предложил сделать их кочующими. И вот пушки всех трех батарей были водружены на грузовики, а на их место поставлены фальшивые орудия.

Несколько суток продолжал противник бить по ложным батареям. А пушки на автомашинах незаметно меняли свои места. Особенно ловко действовал Леонид Панасов. Он выбрал себе десять огневых позиций. Каждую ночь выходил на одну из них, совершал огневой налет по переднему краю фашистов и сразу же перемещался на следующую позицию, чтобы повторить удар.

С особым упорством враг обрушивал теперь фугасные и зажигательные снаряды на Саремпю и другие островные деревушки. Он, надо полагать, считал, что с наступлением холодов защитники Бьёрке не захотят оставаться в землянках и переберутся в теплые деревенские дома. Но ничего подобного у нас и в мыслях не было. Мы не собирались удаляться от огневых позиций.

А холода действительно не заставили себя ждать. И на повестку дня встал вопрос о зимней обороне.

От моряков с Большой земли мы узнали, что острова Эзель и Даго[8] после долгих ожесточенных боев захвачены врагом. Почти два месяца длилась их оборона, оттягивая на себя больше двух немецких дивизий, не считая авиации и кораблей. А ведь моонзундцам в такой дали от фронта приходилось много труднее, чем нам. К тому же, хотя Моонзундский архипелаг и оказался в руках врага, один из прилегавших к нему восточных островков — крохотный Осмуссар — остается неприступным для фашистов. Все их попытки высадить десант отражаются тремя береговыми батареями.

Это известие подействовало ободряюще. Осмуссар не по зубам гитлеровцам. А мы по сравнению с ним -- настоящая морская крепость.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ХМУРАЯ ОСЕНЬ

Мы еще вернемся!

 Небо хмурилось. Шквалистый ветер гнал на острова полосы дождя вперемежку со снегом, так рано появившимся в этом году. Но я не досадовал на непогоду. То, что сообщили нам сейчас, настолько удручило меня, что невозможно было думать о чем-либо другом.

Войдя в землянку, я расстегнул мокрую шинель и тяжело опустился на стул. Память в подробностях воскресила все события сегодняшнего утра. Началось оно с вызова к коменданту сектора.

Когда собрались все командиры подразделений, полковник Румянцев поднялся и глухим голосом произнес:

— Товарищи, я собрал вас для того, чтобы объявить директиву, которую сегодня ночью доставил представитель штаба флота. Нам предписывается к восьми ноль-ноль двадцать девятого октября подготовить личный состав и материальную часть к эвакуации в Кронштадт. Обстановка под Ленинградом сложилась тяжелая. Противник вышел к Петергофу и Пулковским высотам, а на Карельском перешейке он остановлен на старой государственной границе. При такой обстановке занимаемые нами острова оказать существенной помощи Ленинграду уже не могут. Поэтому Верховное Главнокомандование приняло решение об эвакуации Выборгского и Гогландского укрепленных секторов для сосредоточения сил непосредственно под Ленинградом.

Потом полковник в общих чертах определил порядок эвакуации.

— Главное,- сказал он, — все подготовительные работы провести исключительно скрытно, чтобы противник ни о чем не догадался. Гарнизон Бьёрке будет производить погрузку в районе нового причала. Для прикрытия эвакуации выделяется одна шестидюймовая батарея, первый батальон пятой бригады морской пехоты и сводный отряд моряков.

Таким же образом задачи были поставлены гарнизонам Тиуринсари и Пийсари.

— На подготовку к эвакуации вы имеете двое суток, — заключил Румянцев. Это и мало, и много. При хорошей организации дела управиться можно вполне. Командиры боевых участков сообщат вам детальный план работ.

Затем нас, бьёрковцев, собрал Крючков и уточнил наши задачи.

Трясясь на полуторке до огневой позиции, я пребывал в подавленном состоянии духа. Приказ есть приказ, думалось мне, и обсуждать его не приходится. Но, с другой стороны, добровольное оставление островов никак не укладывалось в голове. Ведь мы могли бы еще держаться и держаться.

Эти же мысли не покидали меня и в землянке. Как я скажу об эвакуации бойцам? Как посмотрю им в лицо? Ведь с самого начала мы приучали их к мысли, что наш долг — стоять до конца. И люди прониклись этим убеждением. Выходит, мы говорили им одно, а на деле получается совсем другое.

И еще. До сих пор мы узнавали об отступлении армий и фронтов, испытывая недоумение и боль, с трудом свыкаясь с совершенно непредвиденным ходом войны. Но победы в каждом огневом поединке внушали нам веру в свои силы. Мы и других мерили своей меркой, полагая, что любая часть Красной Армии подготовлена не хуже нас. Казалось, вот-вот кончатся какие-то там неурядицы — то ли мобилизационные, то ли организационные, новые военачальники, поставленные на место многих старых, наведут порядок, и ход войны резко изменится, все станет на свои места. А вместо этого мы должны без боя покидать острова, оставляя с таким трудом и так надежно созданную оборону. Что же, выходит враг сильнее, на его стороне не только тактическое преимущество?