Заложники Солнца - [4]

А в Бункер клюшки не взяли, ни один не догадался. Почему – понятно, собирались-то по-взрослому, как в поход. А в походе, известное дело, не до игрушек! Кто ж знал, что тут тебе и перемены, и свободное, мать его, время?

Причем, что самое обидное, возле Бункера имелся стадион – самый настоящий, с малость заросшими, но все еще ровными площадками. Их туда каждую ночь после уроков выпускали «гулять».

– Как скотину на выпас, – ворчал Пашка.

Хрен ли, спрашивается, там «гулять»? Бродить стадом баранов, траву щипать, кучи наваливать?

В общем, клюшки нужны были до зарезу. Но идею попросить Германа привезти инвентарь в следующий раз отмели: во-первых, «следующий раз» настанет нескоро, а во-вторых, неизвестно – привезет командир клюшки или пошлет подальше. Оставалось одно – кому-нибудь быстренько сгонять, домой и обратно.

Решили, что пойдет Пашка. Он был почти самый старший – после Анжелы – и дорогу хорошо знал.

– Вот же дураки мы были! – вздыхал потом Пашка. – Хотя, конечно, мелкие еще… Это ж надо – не додуматься, что на следующее утро койка моя пустая будет!

Пашка рванул на волю сразу после того, как ребятам пожелали «хорошего отдыха» – адаптов, в отличие от хозяев Бункера, предрассветные часы под открытым небом не пугали.

На перекличке в школе Шелдон, как договорились, буркнул за Пашку «здесь», и отсутствие прокатило. А вот в следующее «хорошего отдыха» Люля поводила жалом и прямой наводкой направилась к Пашкиной постели. Там под одеялом лежала свернутая из полотенец «кукла» – типа, накрылся с головой и спит.

Не такой уж дурой оказалась Люля.

– Ты чего это спрятался?

Приподняла одеяло… Ну и понеслось.

Естественно, на расспросы они, все шестнадцать, молчали, как партизаны. Заговорила Анжелка – когда до ребят дошло, что Евгеньич в паре с еще одним дядькой собрался вечером на поиски.

– Не надо… Вам Пашку не догнать, он сутки как ушел! Не кипишите. Он завтра вернется.

– Да? – спросил Евгеньич.

И, Анжелка рассказывала, от этого «Да?» и отчаянного взгляда поверх очков всем им стало как-то не по себе. И впервые появилось чувство, что, похоже, в чем-то накосячили.

– А если не вернется?.. Пешком, в одиночку, такой путь! Кто-нибудь из вас подумал, как это опасно?! У вас ведь бывало так, чтобы уходили и не возвращались?!

И, сколько они ни вдалбливали, что не возвращаются совсем с других маршрутов, а тут – уж сколько раз хожено, что Пашка этот «путь» с закрытыми глазами пройдет, что ничего с ним не случится и случиться не может – ну, разве что Герман ремня ввалит, если угораздит напороться, – на упрямого дядьку ничего не действовало.

– Он ребенок, – твердил Евгеньич. – Ему всего девять лет! Герман доверил вас мне. И если вдруг… что-то произойдет, я себя никогда не прощу! Господи, ну почему в этом взбесившемся мире искажаются радиоволны?! Сколько бы проблем разом ушло… Василий, как только стемнеет – выезжаем.

Ребята тут же – ушки на макушке: на чем это «выезжаем»? Ездящих на чем бы то ни было бункерных никто из них еще не видел!

И не увидел. Их разогнали по спальням и заперли.

А Пашка гладко, без приключений добрался до Дома. И на радостях, какой он молодец, потерял бдительность. Напоролся на Германа прямо в коридоре.

– У-у-у, че было, – закатывая глаза, говорил потом посланник. – Не дай бог, пацаны, никому…

То есть, Герман не орал и за ремень не хватался. Командир повел себя неожиданно – стремительно побелел и покачнулся, Пашке даже показалось, что падает. Он скорей подскочил ближе, подставив наставнику плечо.

– Что случилось? – прыгающими губами проговорил Герман. – Где ребята?! Дикие?.. Солнце?.. Да что стряслось, ну?!

«Я тогда, пацаны, в первый раз увидел, как он за нас боится! И до того вдруг хреново стало – вот, прям хоть провались, чтобы не позориться! Такой дурью эти клюшки показались...»

– В Бункере, – пробормотал Пашка. – Нормально все… Я один, быстренько! За клюшками, да назад.

– Чего? – сглотнув, переспросил Герман. – За чем?

– За клюшками, – повторил Пашка, уже догадываясь, какой дуростью выглядит побег. – Ну, скучища же там! Они говорят – гуляйте, а мы им бараны, что ли, гулять? Это ж, от тоски – звезданешься… А у самих – стадион целый.

– Ясно, – глубоко вдохнув и выдохнув, сказал Герман.

Он стал почти нормального цвета. Только руки тряслись, когда закуривал.

– Ты ел?

– Ну, так… Орехи топтал по дороге. Да я не хочу! Герман, я бы клюшки взял, подрых маленько – и вечером назад! А?.. Пока не заметили? – Пашке отчего-то казалось, что если очень быстро рвануть обратно, часть вины скостится. – Можно, Герман? А то наши там совсем воют, ну реально же делать нехера…

Командир выдохнул дым.

– Дураки, – покачал головой он. – Ох, дураки! Ну как они могут не заметить? Вас ведь каждое утро спать укладывают и смотрят – все легли или нет! Уже и заметили, и спасать побежали – это к бабке не ходи.

– Да нужны мы им больно, - пробормотал Пашка. – Еще чего, спасать! Они нас не различают даже…

И тут ему прилетела такая затрещина, что в башке загудело.

– Чтоб я больше этого не слышал, – пригрозил Герман. – Про «нужны больно»! Вкурил?

Пашка торопливо кивнул.

– Пойдем, поешь. – Командир взял горе-посланца за плечо и повел в столовую. – Сейчас уже светает, смысла нет дергаться. А завтра, чуть стемнеет, в Бункер рванем. И уж там я вам – всем! – так задницы нашлифую, что неделю сидеть не сможете! Хоккеисты хреновы.