Заложники - [91]

В тот же день, как только закончились уроки, Довиле отправилась в лес. Ей не сиделось дома, какая-то неведомая сила толкала к злополучному месту, где она видела тех несчастных людей. Вдруг она найдет там ответ на терзающий ее вопрос: что сталось в конце концов с девушкой в синем жакетике? Почему-то о мужчине молодая учительница не думала.

Девушка пошла той же дорогой, что и в тот раз. И снова встретила в березняке старика, который, сидя на пеньке, вязал веники. Можно было даже подумать, что веники — его единственное занятие. Однако на этот раз старик поднял голову и сердито посмотрел на учительницу. «Что, если он следит за каждым, кто приходит в лес, а потом докладывает кому-то?» — подумала Довиле и все равно не изменила своего намерения.

Миновав еловую аллею, она внимательно оглядела Жертвенный Холм. Учительница, как ищейка, старалась найти хотя бы малейшие признаки, по которым можно было бы восстановить в памяти дорогу к тому месту. Девушка вспомнила, что, пробираясь с Шарунасом в чащобу, они спустились с поросшего высокими соснами косогора. Правда, к лесному ручью они не приближались, зато видели, как он петляет между деревьями. Именно неподалеку оттуда и устроился со своей немудреной техникой самогонщик. Вот и елочка, за которой пряталась тогда Довиле. Однако полянка, где стояли на коленях связанные пленники, была сейчас пуста — чернели издалека четыре закопченных валуна да куча золы. И все. Разве что чуть сильнее примят в том месте мох. Довиле подняла голову и похолодела, на желтом стволе могучей сосны топором был вырублен крест. Зарубки были сделаны глубоко, до белой сердцевины. Девушка посмотрела на соседние деревья: на двух из них слезами стекала смола с таких же зловещих знаков. Не иначе их вырезал потрясенный увиденным самогонщик. Может, он сам и закопал где-нибудь неподалеку тела жертв? Так никто и не узнает, где находятся могилы страдальцев. Пугливо озираясь, девушка повернула назад. Порой она принималась бежать, будто спасаясь от погони, и перевела дух только возле каменной ограды деревенского погоста. «Бояться следует не мертвых, а живых», — вспомнила Довиле слова, которые сама же сказала здесь недавно Шарунасу.

IX

Лето Довиле провела в Вильнюсе, где сдавала сессию на заочном отделении института. Затем решила отдохнуть немного в родительском доме и лишь в последнюю неделю августа стала собираться в Луксненай. Отец заложил праздничную бричку, запряг сивую кобылку, они уселись на высоком мягком облучке и отправились в путь. Беседуя о том о сем, незаметно добрались до городка Кликунай, лошадь пошла по разбитой булыжной мостовой шагом, а когда улица кончилась и снова начался большак, путешественников обогнали два грузовика, забитые вооруженными мужчинами. В одном из них торчала над бортом кузова голова овчарки.

Довиле показалось, что среди тех вооруженных людей был и Пятрас Жичкус. Правда, она не могла толком ничего увидеть, так быстро промчались мимо машины, обдав их облаком густой пыли.

— Видать, лес прочесывать будут, — заметил отец, глядя прищурившись вслед удаляющимся грузовикам.

Довиле промолчала. Машины укатили в сторону Луксненай. Девушка испуганно съежилась — в пропитанном пылью и парами бензина воздухе повисла грозная, невидимая опасность. Чем ближе они подъезжали к деревне, тем напряженнее учительница вглядывалась в знакомые окрестности, прислушиваясь к каждому звуку. Не послышится ли на окраине леса треск автоматных очередей? Ведь не на экскурсию и не на прогулку ехали и ехали туда каждый день грузовики с вооруженными мужчинами.

Зато отец, похоже, сразу позабыл об этих машинах — его внимание привлекали мелькавшие мимо крестьянские усадьбы, поля, высокая липа или раскидистый дуб. Он смотрел на мир с истинно крестьянской любознательностью, постоянно ожидая увидеть нечто особенно интересное, невиданное, о чем можно будет потом рассказать дома или чему поучиться.

Когда они приехали в Луксненай, отец обошел со всех сторон двухэтажное здание школы, полюбовался широкими окнами, посидел в тени акаций, потоптался возле живописных цветников — порадовался, что его образованная дочь живет в таком чудесном месте.

Задав корм коню, размяв после долгого путешествия ноги, старик засобирался домой. Довиле стояла на широком крыльце школы и провожала глазами удаляющуюся бричку. Стало вдруг отчего-то невыносимо тяжело на душе — наверное, оттого, что она так холодно попрощалась с отцом. Девушка догнала бричку, вцепилась в руку старого Мажримаса.

— Спасибо тебе огромное, папочка, за все! Поцелуй дома наших! Я тебя очень люблю! — торопливо заговорила она.

Крестьянин удивленно поглядел на дочь: что это с ней?

— Вот управлюсь с основной работой, непременно к тебе приеду. Гусята уже подрастут, одному из них придется по этому случаю свернуть шею… — пообещал отец.

Отец и дочь вздрогнули — с северной стороны загрохотали выстрелы, послышались взрывы. Они раздавались без передышки, как будто в лес снова вернулась война.

Мажримас дернул поводья, нахмурился, описал кнутом круг над головой, и кобылка резвой рысцой сорвалась с места.

Довиле же бросилась в школьный коридор. Она не пошла к себе, а бродила по пустому классу, выглядывала в окно, прислушивалась к стрельбе. Выстрелы звучали порой глуше, и казалось, раскалившиеся автоматы захлебываются, чтобы спустя минуту снова приняться за работу. Перед глазами учительницы стоял Шарунас — она видела его в расстегнутой рубахе цвета хаки и с опущенным автоматом в руке, каким он был в последний раз. Потом она видела его убегающим, спотыкающимся и падающим, видела мертвого — он лежал на земле с закрытыми глазами. Напуганная собственными страшными фантазиями, девушка успокаивала себя: Папоротника там скорее всего нет, он, наверное, так и не перешел в отряд Бородача или, на худой конец, не попал в окружение, прорвался…