Заложники - [41]

— Не говорил я разве великому магистру, что все произойдет именно так?!

Полчища захватчиков пришли в волнение и стали пятиться назад. Отступление их совершалось по разоренным, опустошенным и выжженным местам, не хватало продовольствия. Отклониться же в сторону они не могли — отряды локистского князя шли за ними по пятам, не давая передышки ни днем ни ночью. Когда же к дружине Юдикиса присоединилось пополнение из Билоняй и Медвегалы, испытание для братьев ордена осложнилось не на шутку. Только откатившись за Неман и очутившись за новыми стенами отстроенного замка Рагайне, командор Виганд Бальденсгейм и рыцарь Зигфрид Андерлау облегченно перевели дух. Можно было без помех подсчитать, кому удалось остаться в живых и вернуться домой после неудачного крещения жемайтов.

Тем временем дружина князя Юдикиса трудилась в прилегающих к Неману непроходимых лесах: жемайты рубили высокоствольные ели, сваливали их на тропинках и дорогах, обрубали и заостряли ветки, которые потом торчали во все стороны, напоминая острые копья. Воины делали труднопроходимые завалы, чтобы остановить продвижение захватчиков.

Сам Юдикис, проведя немало ночей без сна, вконец измотался, оброс щетиной, на шее у него вскочил чирей, и ехать на коне он мог только шагом. Едва кончилась погоня, как все помчались по домам, в свите князя остались только челядинцы из Локисты да старик Вилигайла. Старого воина Юдикис встретил неподалеку от Стульгяй. Поначалу он не поверил своим глазам: тот размахивал палицей в самой гуще врагов. В пылу битвы старик позабыл об осторожности, о страхе. Не успев свалить с коня одного крестоносца, он тут же устремлялся к другому. «Смерти человек ищет», — подумал тогда Юдикис и с несколькими всадниками бросился на помощь смельчаку.

Сейчас, когда битвы и кошмар погони остались позади, а впереди их ждала Локиста, Юдикис, трясясь в седле, завел разговор с Вилигайлой.

— А знаешь, о чем я подумал, когда увидел тебя в том сражении под Стульгяй? — спросил он.

Старик неопределенно пожал плечами.

— Подумал, что ты там вместе с Гругисом. Я даже озираться стал, увидеть его надеялся.

— Один я был, — буркнул Вилигайла. — Гругис в Локисте сидит.

— Да, но как ты очутился там, как в битву ввязался?

Старик дернул поводья и придержал коня, потом глухо произнес:

— Я как про крестоносцев услышу, дома усидеть не могу… Кровь во мне вскипает. Видно, так оно и будет все время, покуда…

— Годы твои уже почтенные — пора дать роздых и твоей палице, никто тебя и словом не попрекнет, — будто желая ободрить старого воина, сказал Юдикис.

Вилигайла нахмурился, сурово сдвинув к переносице седые косматые брови. Он отвернулся и надолго замкнулся в себе.

— Нечего тебе, князь, меня почтенными моими годами убаюкивать! — очнувшись, сердито возразил старик. — Я еще посижу в седле и свой конец найду в битве. Тогда и люди меня добрым словом помянут, и боги не отвергнут. Нет ничего позорнее для мужчины, чем умереть в постели!

При последних словах четверо всадников из свиты весело расхохотались. Смех этот не был издевательским — все одобрительно восприняли жизненный выбор старого воина. Однако Вилигайле послышались в нем ехидные нотки. Ему вообще часто казалось, что его возраст является поводом для насмешек.

— Ничего, состаритесь и вы когда-нибудь! — укоризненно сказал он и пришпорил коня.

— Не сердись! — успел крикнуть Юдикис, но всадник уже был далеко впереди, а потом и вовсе скрылся из виду.

Вилигайла пустил коня рысью. В лицо ему дул порывистый ветер, он взъерошивал бороду, свистел в ушах. Озлобление, вернее, недовольство, внезапно вспыхнувшее в нем, быстро прошло. Старик понял, что зря он обиделся на тех людей. В последние годы его почему-то стали раздражать глупые выходки, спесивые собеседники, ехидные замечания посторонних. А ведь еще несколько лет тому назад Вилигайла не замечал за собой этого. Что все-таки делает с человеком возраст… Хочется уединения — совсем как старому зубру. Ничто не отвлекает тебя от твоих мыслей, разговариваешь только с деревьями, птахами, ручьем да травами. Ну а своей верностью, теплом и хлебом делишься с конем. Что может быть лучше!

Старик продолжал ехать, сам не зная куда, не задумываясь, где сделать остановку. Своего дома у него нет, близких — тоже. Можно, конечно, прибиться к кому-нибудь — вон сколько добрых людей в Жемайтии, и все же ни один из них не заменит того, что когда-то было у Вилигайлы: не заменит семью. Вот если бы он погиб в той битве под Стульгяй, может, летал бы себе в поднебесье наподобие легкого облачка и смог бы разглядеть в тех заоблачных высях, где живут духи, свою жену, троих сыновей, двоих дочерей и двух крошечных младенцев, которым не успели даже имена дать! Да там только его близких тьма-тьмущая! Интересно, держатся ли они вместе? Может, разбрелись по бескрайним небесным просторам? Что они там поделывают — ведь им уже не нужно пахать, пасти коз? В каких садах гуляют, по каким лугам бродят? А что, если разговоры о стране духов, где блуждают умершие, всего лишь сказки? Ведь они вполне могут обретаться здесь, на земле, терпеть муки, только мы их не видим, не слышим, не чувствуем? Один старый прусс сказал как-то, что все кончается с последним вздохом человека. Ничего не остается, как от сгоревшего дерева. Только горстка пепла.