Заложники любви - [37]

   Егор Лукич был спокоен за семью Карамышева. Знал, Анатолий не даст своих в обиду, сумеет защитить всех и каждого.

   Шло время. Уходили жильцы из общежития на службу в армию, другие, создав семьи, находили себе другое, отдельное жилье, на их место вселялись новые. Жизнь шла своим чередом. Лишь старожилы никак не могли сыскать себе подходящую пару. Так вот и Колька, сколько времени прошло, сиротствовал в одиночках. Ни одна женщина не решилась связать с ним свою судьбу, и хотя Глафира дважды приезжала в общежитие из деревни, привозила Лукичу мед и сало, угостила человека своим, домашним, Николай хоть и видел ее, подойти не решился. Оно и понятно. На коленях бабы сидел малыш, а рядом муж, здоровяк и весельчак. Он Кольку мог шутя на палец накрутить. Как сам сказал Титову, с Глашей ему повезло. Женщина даже внешне изменилась, готовилась стать матерью во второй раз.

   К Лукичу нередко заглядывали женщины, жившие в общежитии раньше. Со всеми он поддерживал добрые отношения, помнил всех. Лишь некоторых не смог признать. Относился настороженно. Одною из таких была Софья Пронина.

   Внешне баба ничем от других не отличалась. Не уродка и не красавица. В меру вертлявая, слегка кривоногая, с оловянными глазами, она стреляла ими во всех мужиков и, проходя мимо, подкидывала зад, как подушку, будто пыталась взбить остатки прежней роскоши, но не всегда ее усилия венчались успехом. На нее редко оглядывались мужики. Оно и понятно, Сонька была бабой не первой свежести. Ее широкий рот настораживал и отталкивал. Да и слухи о ней ходили всякие. Средь них ни одного доброго. С такой репутацией, да еще в общаге, конечно, рассчитывать не на что. Но и деваться, некуда. Купить квартиру или комнату было не по карману. Для притона баба явно постарела и на заводе от нее были не в восторге. Гоняли из бригады в бригаду, из цеха в цех. Ее несколько раз увольняли за неуживчивый и склочный характер, но Сонька подавала жалобы в суд и ее восстанавливали на работе вновь.

   С иными бабами она дружила, с другими враждовала.

   Лукич никогда не общался с Софьей, не терпел ее глаза, похожие на две пули, и голос, скрипучий, так похожий на тележный визг.

   Она никогда не встречалась постоянно с кем-то из мужиков, зато западала на многих. Частенько не стесняясь никого вокруг, делала кому-то предложения встретиться вечером, нередко получала отказы, ее осыпали насмешками, на какие не обижалась и не обращала внимания.

   Лукич старался не замечать и не видеть эту бабу. Она тоже избегала даже случайных встреч с комендантом, никогда не разговаривала, не заходила в кабинет к Титову. Может, так бы оно и длилось до бесконечности, если б не оторвался человек от бумаг и не глянул во внутренний двор общежития.

   Он даже привстал, что понадобилось Прониной в такой ранний час возле мусорных контейнеров?

   —  Что она там забыла? — всмотрелся Лукич. Но ничего не увидел. Во дворе было сумрачно.

   —  Может, старые тряпки выкинула. Навела с вечера порядок в шкафу, а утром вынесла. А может, пропавшую жратву выбросила,— сел человек за стол и вовсе забыл о Прониной. А через час в кабинет влетела Анна:

   —  Егор! Ты только глянь, что я нашла в контейнере! — положила на стол пакет, развернула, и Егор Лукич ахнул:

  —   Ребенок?!

  —   Ну да! Сам видишь! Малец!

  —   А почему в контейнере?

   —  Выходит, кто-то из наших профур отмочил. Постороннему не войти, двор огорожен. А снаружи только через вахту. Выходит, только свои отчебучили,— согласился Лукич.

   Он мог ожидать что угодно, но только не этого малыша. Ребенок был совсем голый.

   —  Присядь Анна. Я в милицию позвоню. Пускай приедут, заберут ребенка и разберутся,— дрожали руки мужика.

   —  Лукич! Это случайно не твой пацан? А то в таком малиннике ничто не мудро! — хохотнул дежурный в трубку.

   —  Петя! За такие шутки уши оторву и в угол до ночи поставлю! Ишь, разговорился! —осерчал Титов, добавив:

   —  У меня своя бабка есть. Я ей даже по молодости не изменял никогда!

  —   Ну и зря! Если б я был комендантом, каждый день менял бы подружек!

   —  А потом подбирал бы своих детей из контейнеров? Ты, давай, много не говори, приезжай, надо найти шалаву, какая мальца выбросила на мусор! — поторопил капитана. И спросил Анну:

   —  Он хоть живой?

  —   Вроде дышит, но не кричит.   ;

   —  Наверное, замерз. На дворе холодно.

   Анна взяла ребенка в руки, тот мигом закричал, задергался.

   —  Господи! У какой стервы сердце закаменело, что такого крохотного чуть не сгубила.

   —  Как ты его нашла?

   —  Ты ж видишь, пакет совсем чистый, новый. Такие не выбрасывают. Мне он пустым показался. Взяла, чтоб под мусор пустить. Когда подняла, почуяла, что-то в нем ; есть. Заглянула, вижу, ребенок. Свежего воздуха глотнул, вроде как пискнул. Ну, я скорее к тебе!  

   —  У Серафимы простынь возьми, чтоб завернуть! мальчонку. Не везти ж его в милицию голышом. А в пакете, того не легче. Позови Симку, пусть спеленает.

   Пока милицейская оперативка подъехала, ребенок  уже был спеленут, бабы взяли на кухне молоко и поили  малыша через соску. Тот сосал жадно, взахлеб.