Заложники любви - [26]

   —  Тебе просто баба была нужна,— упрекнула девчонка.

   —  Да этого добра на каждом углу хоть лопатой греби. Мне только ты нужна, моя жена! И никакая другая! Это точно! Пошли домой, голубушка! Будет дурить! — повел Динку знакомой дорогой за руку. Та уже не вырывалась, спокойно шла рядом.

   Егор Лукич и вся обслуга общежития поняли и одобрили возвращение Динки к мужу и свекрови:

  —   Правильно сделала. Все ж бабе надобно уметь прощать. А мужика в руках станет держать, гонору тож предел нужен. Уж Ванька побегал за ней, теперь пить побоится, чтоб навовсе бабу не потерять,— говорила Анна.

   Но молодежь Динку не одобрила:

   —  Зря простила отморозка! Уж такого шутя могла найти. Зачем повадку давать придурку? Я бы не забыла, как по морде надавал и выбросил хуже собаки,— говорила Наташка.

   —  Потому тебя не простили, и никто не подумал вернуть домой. Дала свекрухе в морду, тебя вышвырнули насовсем. И не смотрят в твою сторону. Вот и думай, кто из вас дурнее, ты иль Динка? Ванька ее каждый день теперь с работы встречает. А какие счастливые идут домой! — завидовала Полина отчаянно.

   —  Не-ет, надо было помурыжить с год. Чего так быстро простила его?

   —  Видать, любила! — вздохнул кто-то украдкой.

   —  Небось, подарок ей принес кучерявый. Динка глянула и обомлела, враз обиду забыла! — высказалась Полинка.

   —  Ага! Он за подарком далеко не ходил. Из порток достал! — хихикнула Дашка.

   —  Это верно! — рассмеялись девчата дружно, с сочувствием оглядев ничего не понявшую Полину.

   Девка вот уж несколько месяцев вздыхала по красавцу Яшке. Тот был любимцем всех заводских девчат и женщин, в каждой комнате общежития был желанным гостем. По нем вздыхали многие. Кому, какой девке не объяснялся в любви этот ловелас? Даже престарелых уборщиц не обходил комплиментами, за что те особо тщательно убирали в его комнате. Они обожали парня за веселый нрав, за доброту и отзывчивость. Умение вовремя пошутить, развеять бесследно хандру и скуку, сделали его первым человеком в общаге. Он умел найти общий язык с каждым, а потому даже несговорчивые вахтеры разрешали Яшке протаскивать в общагу девок с панели и там он устраивал веселуху до самого утра, до прихода Лукича.

   Как бы ни гудел весь этаж, развлекаясь с потаскушками, никто не засвечивал Яшку коменданту, не закладывали и не выдавали, понимая, что тот старался не

только для себя. Ведь путан пускали по кругу. И все желающие могли воспользоваться бабами досыта, получить недорогие ласки, почувствовать себя мужиками.

   —  Эй, дружбаны! Налетай, покуда теплые! Хватит дрыхнуть! Бабье возникло! Выбирайте «телок»! Не то расхватают всех!—будил ребят, мужиков, те растаскивали девок то койкам, выключали свет.

   Шурша деньгами, путаны уходили в другие комнаты. Где-то их угощали вином и сигаретами, в других пользовали, не давая передышки, под хриплые или удалые песни магнитол хмелели мужики от вина и потных ласк. В лица не вглядывались, имен не запоминали и зачастую даже не знакомились. К чему соблюдать этикет, если через час расстанутся и не увидятся долго, быть может, никогда.

   Путанки хорошо знали свое дело и не теряли время зря. У них каждая минута на счету. Они знали, чем больше клиентов, тем выше заработок, а потому не смотрели на внешность и возраст. Какая разница? Способен оплатить свою похоть, значит, мужик!

   Сам Яшка, приводя шлюх в общагу, редко пользовался их услугами. Ему по горло хватало своих девок. Никакая ему не отказала и не оттолкнула от себя. Их он пользовал на чердаке и в подвале общаги, во внутреннем дворе и за углом. Когда приспичивало, так и на лестничной площадке прижимал. Скольких лишил невинности и обабил, даже сам сбился со счету. И через минуту забывал всех, для кого стал первым, памятным на всю оставшуюся жизнь.

   Яшка, при всем своем темпераменте и способностях, никогда, ни одну бабу или девку не брал силой. Ему всегда отдавались добровольно. Знали, парень не ославит и не опозорит, не скажет вслед грязное слово и не ухмыльнется сально.

   Все бабы знали, какой он этот Яшка. А потому никто не мечтал о долговременной связи с ним, не претендовал на место подружки и, тем более, жены. Каждая понимала, что Яшка не создан для семьи и ни одной не

станет мужем. Он был слишком хорош, чтобы впрягаться в семейный хомут и признать равной себе бабу. Пусть она была бы раскрасавицей, Яшке она надоела бы уже на второй день и он обязательно сбежал бы от нее, если б для того пришлось бы прыгнуть с десятого этажа в одних трусах, человек бы не задумался.

   Он никогда не любил и не верил в любовь. Всех, кто говорил о ней, считал больными. Может потому что с самого детства был избалован вниманием девчонок, какие нередко даже дрались из-за него.

   Девчонки сами научили целоваться, а потом открыли тайны близости, от какой поначалу захватывало дух. Но и это скоро прошло и перестало вызывать восторг.

   Конечно, Яшка умел трепаться о любви. Этому его тоже научили девчонки. Его любили с детства и говорили о том всегда.

   К пылким признаниям Яшка привык, как к хроническому насморку. И никогда не принимал их всерьез. Оно и понятно, если за неделю имел по пять-семь девок, как запомнишь имена, а уж тем более о чем говорил с каждой.