Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [62]

Читатель вправе спросить меня: отчего так сильна была привычка повелевать прессой, видеть в ней только служанку на службе партийного, советского чиновника? Считаю, оттого, что командовать, управлять, опираясь преимущественно на авторитет власти, всегда проще. Не требуется высокой профессиональной квалификации, больших знаний, не нужно проявлять усилий, чтобы разобраться в содержании процессов, глубоко вникнуть в сложную, часто противоречивую и неоднозначную ситуацию, которую вскрывает газета.

Помню, летом 1982 года в «Советской России» было опубликовано выступление собственного корреспондента Ивана Пырха, который рассказал о том, как безнаказанно в течение многих дней организованная банда преступников занималась грабежами в Брянской и Орловской областях, разъезжая на автобусе при полной беспомощности органов милиции. После публикации немедленно раздался звонок и начальственный голос первого заместителя министра внутренних дел СССР Ю. Чурбанова раздраженно спросил меня, кто разрешил публикацию и какое право имел главный редактор ее давать без согласия министерства. Этого высокопоставленного чиновника совершенно не интересовали реальные факты, аргумент у него был один – у нас не может быть никаких банд, и газета не имеет права порочить советскую милицию.

В свое время было много суждений, они и теперь появляются в некоторых мемуарах, о том, что пресса была захвачена левыми политиками при попустительстве некоторых злонамеренных руководителей ЦК КПСС. Очевидно, не все разделят мою точку зрения, однако считал и считаю: ослабление связей партии и массовых средств информации в последние годы пребывания ее у власти происходило в значительной степени по вине самих партийных комитетов. Не массовые средства информации отошли от партии и стали к ней в оппозицию, а партийные комитеты оказались неспособными в новых условиях взаимодействовать с прессой. Это было первичным, а не козни левых радикалов перестройки. Считаю, что генсек, несмотря на его многоречивые заявления о гласности, и многие другие партийные руководители в центре и на местах так и не могли до конца понять существо новой ситуации в сфере массовых средств информации. Попытки руководить прессой методами администрирования только углубляли противоречия руководителей партии, государства с печатью, радио, телевидением. Росла популярность и общественное влияние газет, не принадлежащих партии, таких как «Московские новости», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты». Попытки же давлением сверху ограничить их инициативу только повышали их общественный авторитет.

Мне часто тогда приходилось как одному из руководителей прессы выслушивать не лишенные основания замечания по поводу монополизации общественного мнения средствами массовой информации. Речь шла о том, что в центральной печати, радио и телевидении правили бал 10–15 публицистов, писателей, выступавших по всем острым вопросам и тем самым имеющих возможность монопольно формировать общественное мнение. Происходило это, по моему мнению, не только и не столько из-за вероломства этих вольнодумных публицистов, а оттого, что партийные публицисты оказались слабыми и неподготовленными для серьезной открытой полемики. В 1990 и 1991 годах положение сложилось таким образом, что партийные работники, по существу, без сопротивления уступили страницы газет и микрофоны радио и телевидения. И если раньше в центральных и местных газетах редкий номер обходился без выступления секретаря райкома, горкома, обкома со статьями-указаниями, статьями-директивами, то теперь, когда читатель такого рода статьи не воспринимал и нужны были статьи-анализы, статьи-размышления, позволяющие авторам активно участвовать в полемике, секретари партийных комитетов оказались несостоятельными. Несостоятельность их была связана с растерянностью, неспособностью понять и осмыслить происходящие события, а также с боязнью проиграть в полемике.

Думаю, еще не наступило время, чтобы можно было подробно характеризовать основные этапы, которые прошла пресса от партийного диктата к гласности. Однако уже сейчас очевидны некоторые черты и особенности последних 2–3 лет существования СССР и того, чем пресса стала в 1992 году в условиях официально провозглашенной демократии.

Время демократических перемен перестройки характеризовалось огромным возрастанием общественного влияния массовых средств информации. Но это время, как и всякое другое, было противоречиво. Уже к концу 1989 года все нагляднее становилось противоречие: с одной стороны, невиданная популярность печати, а с другой – поступательный рост претензий читателей к прессе, критика ее справа и слева, сверху и снизу. Размышляя над этим парадоксом, понимаешь, что существующее противоречие – неизбежное порождение противоречивого времени, отражение сложности тех процессов, которые происходили в обществе на крутом повороте его развития. До крайнего предела были обострены экономические, политические, национальные противоречия – они раздирали общество на части, порождали среди людей смятение, сомнение и неверие в правильности избранного пути. В это время, считаю, особенно сложно было тем, кто был профессионально связан с прессой, ибо тяжело было жить, быть современником такого сложного времени, но трижды тяжелее сопереживать и отражать его, выполняя тяжелую миссию летописца.