Заложник удачи - [17]
Колдовство — зло. Помыслить, что уважаемый пан, каштелян королевского замка опустится насколько, что замарает душу волшбой, рыцарь просто не мог. А потому выбросил из головы даже сами мысли об этом. Пускай ложь и клевета остается на совести рыжеволосого поморича. Ничего, он еще свое получит. Пускай только попадется на пути — шишкой на лбу не отделается.
Ну, а сейчас есть дела поважнее.
Хоть бы разыскать Яроша и попробовать примириться…
Это будет трудно — лесной молодец норовом крут и резок, как необъезженный жеребчик-трехлеток. Но должен же он понять, что не со зла его Годимир оскорбил, а… Вернее, со зла, но не на него. После боя, в горячке, еще и не такого наговорить можно. Это любой рыцарь, сходивший хоть раз на войну, подтвердить может.
Дураком Ярош не выглядит. Должен понять. Все равно им друг дружки держаться надо. Вместе и Сыдора из Гражды разыщут, и неизвестных грабителей, нападающих на обозы переселенцев, и, поможет Господь, дракона с королевной Аделией вместе. Еще бы Олешека освободить да Велину…
Впрочем, кажется, им и без него хорошо. Ну и пусть. Не очень-то и хотелось. Девка бродяжка, ни кожи, ни рожи. Всей красоты, что коса ниже задницы. Еще и лошадей ворует у честных людей. Пускай катится куда подальше. Вместе с Олешеком, для которого, как выясняется, дружба — пустой звук.
А вот и Гнилушки!
Годимир прекрасно помнил порубку, поддерживающую опушку леса на расстоянии стрелища от крепкого тына. Три десятка домов, собравшихся в кружок, как девки-кметки, водящие хоровод осенним вечером, после уборки последнего снопа. Ничего не изменилось с того дня, когда они перепили с бортником Дорофеем. А сколько же прошло? Не больше седмицы, а кажется, будто десяток лет.
Вот и хата бортника. Стоит на отшибе, крыша из дранки давно и настойчиво требует починки, подворье захламленное, сарай перекошен. Где-то должно быть и перевернутое корыто — зимой размокающее, а летом пересыхающее, а потому покрытое глубокими — палец пролазит — трещинами.
Рыцарь въехал между двумя огороженными дворами — жердь, перекрывающую ночью дорогу, еще не приладили, и она валялась в густой траве. Заливисто разбрехались собаки. У той, что справа, голос погуще, а левая — писклявка писклявкой. Как такую можно держать во дворе?
Кажется, через плетень выглянул бородатый мужик. Точно сказать трудно, поскольку солнце побагровело и спряталось за леском, оставив на виду лишь самую верхушку. Начинались сумерки — быстрые по-летнему. Длинные тени потянулись от стены к стене, от овина к овину.
Рыцарь проехал к сельской площади с колодцем посредине — обычное место кметок, вечерком перемывающих косточки соседкам.
Пыль у колодезного журавля была истоптана, но люди уже разошлись. Никто не спешил с ведрами. Ни с пустыми, ни с полными.
«Может, оно и к лучшему?» — подумал Годимир.
Он спешился у знакомого черного плетня — зиявшего прорехами и покосившегося.
— Дорофей!
Собак бортник не держал. Говорил, мол, не выживают они у него.
— Дорофей!!!
Тишина.
Неужели ушел в лес борти проверять?
Тогда плохо дело. Наверняка и Ярош потыкался-помыкался, да и убрался восвояси. Теперь ищи ветра в поле.
Годимир расслабил подпруги седла — пусть жеребец отдохнет с дороги. Подвел игреневого к сараю, у которого торчали несколько кольев, образуя подобие коновязи. Отстегнул грызло уздечки, бросил перед конем охапку соломы. Еда не ахти какая, но на безрыбье и рак — рыба.
Дорофей не будет протестовать, если в его лачуге переночует странствующий рыцарь.
— Дорофей! — На всякий случай Годимир постучал в болтавшуюся на веревочных петлях дверь. Заглянул в дом.
В лицо дохнул смрад жилища, не убиравшегося не то что давно, а попросту никогда. Гнилье, застарелый пот, копоть, подгорелая каша, причем полугодичной давности, скорее всего. Нет, спать он здесь не будет даже за сокровища дракона. Вот посмотрит сейчас, не валяется ли бортник пьяным где-нибудь под ворохом старых шкур, и скорее на воздух, дышать.
— Дорофей…
Смутная тень шевельнулась в глубине дома. Попробуй различи хоть что-нибудь, когда атака серых сумерек разбивается об оборону закопченного бычьего пузыря, словно стремительный разлет конницы кочевников-степняков о ровный строй рыцарей-словинцев.
— Эй, Дорофей, ты, что ли…
Дверь со стуком захлопнулась за спиной рыцаря, погрузив внутреннее убранство бортничьего жилища в кромешный мрак. Как в желудке горного великана.
Тишина.
А это что? Шорох справа. Теперь за спиной…
Щеки Годимира коснулся легкий ветерок, вызванный движением крупного тела, а после сильные руки обхватили его вокруг туловища, прижимая локти к бокам. Рыцарь лягнул нападавшего ногой, попытался ударить головой назад. Кажется, попал…
