Заложник - [13]
— Ну, хорошо. Чем же тогда так ценна эта книга для вас? — Он помедлил и добавил: — Для вас всех. Как литературный памятник? Или историческое свидетельство?
Заложник покачал головой.
— На историческое свидетельство эта книга никак не тянет. Никаких доказательств реальности египетских казней нет до сих пор. Как нет подтверждений того, что перед евреями расступалось море. И какое это было море? В книге оно определено, как «Камышёвое». — Заложник положил ладонь на бордовую обложку. — Теологи до сих пор спорят, что это за Камышёвое море. И вообще, выходили ли евреи из египетского рабства? Нет, нет, учить историю по этой книге я не рекомендовал бы никому.
Заложник снял невидимую соринку с бордовой обложки и улыбнулся. Его губа вновь поползла вверх.
— И литературным памятником эту книгу не назовешь. Увы, но в ней нет ничего из того, что превращает простой текст в настоящую литературу. Ни ярких образов, ни сочного языка, ни удивительных метафор. В ней нет даже точно выстроенного сюжета. Описания скупы. Много повторов и неясностей. Разные части противоречат одна другой. Нет, нет. — Заложник покачал головой и строго взглянул на Юсуфа, будто тот старался убедить его в обратном. — Шедевром литературы эту книгу никак не назвать.
Юсуф вернул на стол свой саквояж.
— Если это — не выдающийся исторический труд, не литературный шедевр, не основа современной морали, не учебник нравственности, — сказал он, — то почему же тогда именно эту книгу вы называете Книгой Книг?
— Именно поэтому, доктор. — Заложник смотрел на Юсуфа снизу вверх и потому его глаза казались широко распахнутыми. — Будь эта книга каким-нибудь историческим памятником, она была бы малоинтересна. Исторических памятников много. Финская «Калевала» тоже рассказывает о сотворении мира. Мифы Древнего Рима гораздо более совершенны с литературной точки зрения. А мифы Древней Греции гораздо более достоверны с точки зрения истории…
Заложник перевел дух, словно размышляя, стоит ли произносить следующую фразу. Инстинктивно поняв, что заложник сделал паузу перед фразой, которой он придает большое значение, Юсуф подался вперед и оперся ладонью о стол.
— В этой книге, — вновь заговорил заложник, — записаны правила управления энергиями, из которых создано все в материальном мире. В том числе и человек.
Юсуф почувствовал, как на мгновение сжалось сердце. «Энергии, из которых создано все в материальном мире». Он эту фразу уже слышал. Определенно слышал. Много лет назад. И он даже помнит, где именно. На той университетской вечеринке. С математиками.
…Эти математики были странными парнями. Сами напросились на вечеринку. Обещали принести спиртное на всех. Будущие медики смеялись. Конечно, нелегко учиться, если в группе одна девчонка на десять парней. Волком взвоешь. Но зачем им эти вялые очкарики? Не из-за спиртного же. Спиртное они и сами могут купить. Спорили долго, но на вечеринку пригласили. Математики пришли вшестером. Спиртное принесли на всю компанию. Но сами почти не пили. И весь вечер спорили, вместо того чтобы танцевать и «клеить» девчонок. О какой-то теореме Ферма, о «черных дырах» и будущем человечества. И что интересно, девчонки сами липли к ним. Сидели вокруг и молча слушали рассуждения очкариков, стреляя глазками то в одного, то в другого.
Наконец Юсуфу это надоело, и он пошел в кухню, куда переместились подальше от громкой музыки очкарики и их поклонницы. Несмотря на открытую форточку, под потолком кухни лениво колыхались клубы табачного дыма. Математики сидели на табуретках вокруг стола. У четверых из них на коленях расположились медички, опираясь локтями о стол. Остальные девушки сидели на подоконнике и на принесенных стульях. На вошедшего Юсуфа никто не обратил внимания. Бородатый математик, упрямо навалившись грудью на стол, что-то доказывал своим оппонентам. «Я исхожу из того, — продолжал он начатую фразу, — что материальный мир един во всех своих проявлениях!» Математики напряженно слушали. Девушки не сводили глаз с говорившего.
Юсуфа охватил смех. Вот, значит, какой чепухой они забивают головы доверчивым слушательницам. Что за бред? Как материальный мир может быть «един во всех своих проявлениях». Вот он, Юсуф — проявление материального мира. И стол, вокруг которого они сидят, — тоже проявление. И пепельница на этом столе. И очки всех этих очкариков. И что между ними общего? Люди состоят из плоти и крови, столы — из дерева, пепельницы (Юсуф покосился на вазу, полную окурков) — из металла, очки — из стекла и пластика. О каком единстве они здесь толкуют?
Прерванный Юсуфом бородатый математик тяжело вздохнул и развел руками.
— Единство материального мира не подвергается сомнению ни одной философской школой, — недовольно сказал он. — С этим согласны все. Греческие, итальянские и немецкие философы, иудейские мудрецы, основоположники буддизма, мусульманские математики и астрономы.
Бородатый неуверенно покосился на окружающих и добавил:
— Хотите, чтобы я объяснил?
Юсуф деликатно промолчал.
— Вы говорите о материи, — начал математик, поднял глаза на Юсуфа и добавил: — О веществе. На этом уровне единства действительно нет, но стоит нам перейти на другой уровень… Хотя бы на уровень…
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.