Залог возможности существования - [16]

Чем больших успехов достигает истерик в лечении сам, I см больше пугает его подозрение, что он мог сделать это и раньше. Он переживает мучительнейшее чувство впустую, ложно прожитых лет, сам подозревает себя в симуляции, думая теперь, что от него зависело не только выздороветь, по и не заболеть.

Перспектива, предчувствие, все что сигнализирует - грозит таким переживанием, препятствует выздоровлению.

БОЛЕЗНЬ ВЫЗДОРАВЛИВАНИЯ

Выздоровление от истерии, а не от симптома (если переоценка ценностей не была прожита предварительно), сопровождается часто депрессией с идеями самообвинения и, при несостоявшейся переоценке, после возникновения де-персонализационно-дереализационных и гипопатических расстройств, симптоматическим обострением, часто более тягостным, чем все пережитые прежде.

Если переоценка ценностей не совершилась, выздоровление не наступает. Симптоматика, “доказав” истерику ее независимость от его произвола, снимает мучительную проблематику ценой сохранения и даже заострения истерических способов существования.

Завершенная переоценка ценностей приводит к устранению депрессии и всех проявлений обострения, к выздоровлению от истерии и последовательному закреплению продуктивных, управляемых полезными для человека целями способов деятельности.

НЕОСОЗНАВАЕМОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ

Так практически получается, что всякий врач, хочет он того или нет, воздействует на пациента с самого начала и на всем протяжении их взаимодействия тем, что он умеет, насколько заинтересован. Он действует уже теми целями, которые ставит и программами их реализации, которые еще только намерен осуществлять, с той, свойственной именно этому врачу последовательностью и настойчивостью, с которой еще только собирается реализовать эти цели и программы.

Проще говоря, врач воздействует на пациента уже самим фактом виденья его перспектив и наличием у него (врача) программ достижения этих перспектив, а также заинтересованностью, с которой он будет их осуществлять.

Это воздействие осуществляется прежде всего через недемонстративные, неигранные, чаще неконтролируемые врачом эмоциональные и поведенческие проявления его намерений, являющихся для пациента чаще неосознаваемыми же сигналами возможных будущих результатов взаимодействия его с врачом.

Именно эти взаимодействия в значительной мере определяют характер предстоящих и реализуемых уже отношений врача и пациента и тем более, чем эмоциональнее тот и другой и чем более у них развито свойство, названное Б.Блейлером “синтонией”. Чем более у них сформированы неосознаваемые и осознанные общественные первосигнальные рефлексы.

Демонстративные поведенческие и словесные проявления врача, его уверения действуют в большей степени через вторую сигнальную систему. Они скорее настораживают, вызывают сомнение в том, в чем врач пытается уверить, что демонстрирует. На уровне подлинного эмоционального прогнозирования, а, значит, и на вегетативно соматическом уровне они ничего не дают или, пугая, напрягают. На сознательном и поведенческом уровне побуждают к требующей усилия, “вышкрябывающей” игре - к демонстративным же реакциям по принципу “ведь обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад”. При умелом использовании поддерживают доверие к переживаниям, обеспеченным недемонстративным поведением. При неумелом - обесценивают и их. Особенно обесценивается действие демонстративных и словесных проявлений врача, когда они не подкрепляются (не сопровождаются) первосигнальными, недемонстративными, непроизвольными проявлениями, отражающими его действительные намерения, программы и компетентность.

Я полагаю, что можно обмануть голову, но нельзя обмануть сердце. Врач лечит реальную, а не выдуманную боль, гак что его целью является “сердце” пациента.

ПРИМЕРА 16. ОПУХОЛЬ У ОНКОЛОГА. Вот случай, где демонстративное и словесное воздействие не могло бы помочь.

Ко мне пришла по поводу канцерофобии врач-онколог, у которой диагностировали кисту яичника.

По роду своей деятельности ей часто приходилось успокаивать безнадежных больных ("ведь обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад").

В онкологии она несомненно компетентнее меня.

Рисунок астенических и прочих невротических проявлений, характер пациентки, ее история и актуальная ситуация, давали достаточно оснований, чтобы с большой вероятностью предполагать отсутствие злокачественного процесса.

Любые попытки успокаивать и пытаться оспаривать поставленный пациенткой онкологический диагноз привели бы, по моему мнению, только к укреплению ее уверенности в том, что она права и ее обманывают и успокаивают, как это из самых гуманных целей делала прежде она. В результате усилилась бы депрессия и фобия, в действительности вытекавшие из ее актуальной семейной и профессиональной ситуации, не связанной с наличием кисты. (Необходимость сменить место работы и профиль, возникшая вследствие демонстративно прощенных, но эмоционально не изжитых обид; тяжелая болезнь взрослеющей дочери; сексуальная холодность к мужу у женщины с нормальной сексуальностью).

Я потребовал, чтобы она легла на операцию, с тем, чтобы "проверить обоснованность ее диагноза" биопсией. До этого спровоцировал осознание и актуализацию ее семейного и производственного конфликтов, выявив перспективу их разрешения без опосредования необходимых действий болезнью.