Залив Голуэй - [229]

— На самом деле это не ирландская песня, — ответил О’Нилл. — И написал ее тоже не ирландец.

— Кто бы он ни был, написал-то он ее все-таки для нас, — отозвался какой-то мужчина из публики.

— Спойте, спойте ее! — подхватил хор голосов.

— Хорошая песня, — вздохнул Оуэн. — Раньше я пел ее своей Кати… Слава богу, умерла она спокойно, в своей постели, в окружении детей и внуков. Но я все равно не смог дать ей того, чего ей хотелось больше всего на свете. Кати хотела вернуться на родину. Ах, она сейчас все равно уже там, любуется закатом на заливе Голуэй.

Крики зрителей не умолкали, и О’Нилл сдался.

— Ваша взяла! — заявил он и запел.

Когда он дошел до припева «О, я отвезу тебя домой, Кэтлин», все гости хором подхватили последнюю строчку:

— Туда, где утихнет боль твоего сердца.

А дальше мы пели уже все вместе:

— И когда на лугах зазеленеет свежая трава,

я снова отвезу тебя домой!

Он взял высокую ноту и блестяще с ней справился. Со всех сторон послышались восхищенные возгласы и громкие аплодисменты. О’Нилл поднял руки, прося тишины.

— А могли бы вы спеть нам песню о Голуэе, Фрэнк? — крикнул ему Стивен.

— Ну, среди Келли точно найдется человек, который может это сделать, — ответил тот.

— Майкл! Майкл! — зашумели его братья. — Майкл! Вот наш певец!

— Ну ладно, ладно! — пытался успокоить их Майкл.

— Дорогу представителю графства Голуэй! — объявил Максуини.

На сцену вышел Майкл.

— Я бы хотел посвятить эту песню своей тете Майре, моему дяде Патрику в память о моем отце, а еще моей маме, Оноре Келли, — с великой любовью и благодарностью. Вперед, Голуэй!

Толпа зрителей одобрительно зашумела.

— Ура! — прокричал Патрик.

И Майкл запел:

— Я сегодня далеко от мест,

Где бродил мальчишкой,

И много времени прошло с тех пор,

Как я впервые увидел Иллинойс.

Я никогда раньше не слышала этой песни, но ее настроение мне было хорошо знакомо. Старик, уехавший из родины много десятилетий назад, тоскует по дому, по старой дружбе, по «неповторимой зелени» ирландской земли. И как же здорово и прочувствованно Майкл пел о местах, которые мог знать лишь по нашим рассказам. Ощущалась его связь с ними. Каким образом это произошло и почему — непонятно, но связь эта действительно существовала. Возможно, все наши потомки все-таки были связаны с родиной, и даже сильнее, чем можно было себе представить. Сильнее, чем я думала.

Майкл перешел к последнему куплету, и от каждого его слова у меня сжималось сердце.

— Лишь о таком рае для себя

Я молю Господа в свой урочный час.

Чтобы душа моя могла вечно витать

Над тобой, мой залив Голуэй!

Прошу тебя, Боже. Только об этом. Чтобы все мы в будущем и навеки оказались у залива Голуэй. Грянули бурные аплодисменты. Майкл обнял меня.

— Спасибо, — сказала я ему, своему младшему сыну.

Когда мы вышли из зала, солнце уже садилось. На ярмарку опускался вечерний сумрак.

Эд поймал меня за руку.

— Погодите, сейчас увидите! — сказал он мне.

Вторую мою руку взял Майк.

— Вот-вот, еще немножко…

Они с Эдом начали отсчет:

— Один, два, три — давай!

И в этот миг, словно по щелчку пальцев, все вокруг залило светом. Контуры городских зданий контрастно проступали на фоне огней: белых, красных, синих, зеленых, желтых… Чикаго зажег свою собственную радугу… Потрясающе.

— Как в сказочной стране, — прошептала я Патрику. — Tír na nOg.

— Это mearbhall, — сказала мне Майра, которая незаметно подошла к нам. — И я имею в виду не только электрические лампочки.

— Я понимаю, — ответила я. — Нам очень повезло. Америка спасла нас.

Радостных и воодушевленных людей вокруг нас становилось все больше. Мимо проходили все новые группы молодых мужчин и женщин, которые весело смеялись и пели.

Стивен познакомил нас со своим другом-пожарным Филом Макгуайром и его двоюродной сестрой из Филадельфии Онорой Кеннеди.

Я кивала и улыбалась, но, похоже, выглядела уставшей, потому что Стивен озабоченно поинтересовался, как я себя чувствую.

— Я чувствую себя неплохо для женщины, которая за один день увидела весь мир. Эд рассказывал мне, что на Центральной аллее представлено сорок восемь стран и две тысячи семьсот пятьдесят четыре языка.

— Ну, Эд-то, конечно, знает, — усмехнулся Стивен.

— Пойдемте все, — позвал нас Майк. — Я зарезервировал нам гондолу на Чертовом колесе, только для нашей семьи.

— А мы все поместимся там? — удивилась я.

— Она рассчитана на сорок пять человек, а размером с пульмановский вагон!

— Но ведь вместе с Майрой и ее семейством нас уже больше пятидесяти.

— Я все улажу, — заверил он.

— Кстати, — сказал мне Эд. — Это Чертово колесо не просто высокое — оно еще и движется. В движение его приводит мотор мощностью в тысячу лошадиных сил. А вот Эйфелева башня может только стоять на одном месте.

— Ну, двигаться гораздо лучше, — ответила я.

Для Эда Чикаго всегда будет самым лучшим на свете.

Майк незаметно сунул служителю аттракциона сложенную купюру, после чего нас набилось в гондолу пятьдесят семь человек.

— Она очень надежная и безопасная, — успокоил меня Майк. — Не переживай.

— Мы путешествуем по воздуху в самом красивом железнодорожном вагоне в мире, — сказала я стоявшему рядом со мной Патрику.

Кабинка была полностью закрытой: застекленные окна, панели из красного дерева.