Залив белого призрака - [65]

Не теряйте свой паспорт, господа и граждане. Не доверяйте, не отдавайте в чужие руки, проверяйте, не отходя от кассы. Жизнь с паспортом — это как медовый месяц, когда всё кажется вам розово-нескончаемым. Не заблуждайтесь. Ваш паспорт могут украсть, заменить фотографию, продать другому человеку, а вас не пустить в квартиру, где серебряная ложечка с вашим именем и ваша зарплата на верхней полочке. И никакая на свете власть вас не защитит, потому что без паспорта вы просто «упали с луны». Увы. Каждый мог быть инопланетянином.

Финк наблюдал за Смотрящим издалека, выбирая вариант приблизиться и спросить насчёт головы. Как спросить? «Простите, вам не приносили мою голову, уважаемый? — Или: вы здесь, не спотыкались, случайно, об железку из Космоса — это моя голова. Я лучший… могу, даже, влюбиться…» Как спросить и не обидеть и себя не уронить под возглас: «Ты чего здесь, безголовый, несёшь? Фотография где? Охренел совсем?». Так-то. К Смотрящему тоже подход нужен.

А Смотрящий разговаривал сам с собой, будто вошёл в роль шекспировского короля и репетировал монолог на сцене вселенского мусора:

— Сколько преступлений, историй и частной жизни хранит городская свалка. Монблан покажется вам мягкой кочкой. Оглянитесь! Иные столетия оставили удивительные развалины, ставшие мировыми музеями и достопримечательностями: от Помпеи до Китайской стены… От Пальмиры до Колизея… Мельницы и мосты в небе, минареты и храмы… Таинственные чердаки и подвалы домов, замечательные как планеты, которые открывали и осваивали мальчишки каждого нового поколения. Планеты моего и вашего детства. Помните? Мы все были пилигримы и мечтатели, Колумбы и волшебники! Кем вы стали теперь, хранители доисторических велосипедов на старых балконах? Мастера по ремонту часов с гирьками и кукушкой? Первооткрыватели запылённого чемодана, полного писем, священных как древние рукописи? Увы! Другие времена, как война, прокатились и бросили в мусор и разрушение деревенские улочки, уездные города, пароходы у пристаней, раскрытые настежь ворота гигантского танкодрома — без окон, без людей, без крыши над головой. «После нас — только мусор!» — нацарапано на стене гвоздём. Хаос. Грустно и смешно. Что осталось от целой эпохи? Теперь я хранитель ничейного мусора. Мальчишка, лишившийся собственных слёз.

Я любил этот город. Я любил это море. Я торопился спасти его и купил, как покупают картошку на посадку. Её кушать нельзя, но закопать и ждать нового урожая — можно. Я покупал эти улочки и названия в память о старшине, который выходил по вечерам во двор, ставил на колени трофейный баян и учился играть вальс «На сопках Манчжурии», а у него получался всегда «Последний матрос Севастополь покинул». Что я купил? Я купил странный город, охраняемый и пустой. Без сокровищ на чердаках. Без велосипеда на балконе. С большим шлагбаумом перед морем «Проход строго запрещен! Цена 100 рублей!». О чём можно мечтать теперь?

Смотрящий встает и покачивается, как дерево от ветра.

Город хорошо виден с высоты мусорных гор. Геометрия улиц и высотные паруса современных зданий плотно держат бирюзу бухты, не давая ей расплескаться.

Мощная волна городской свалки поднимается до самого неба. Дымное марево. Запахи свежих нагромождений. Муравейник копающихся в мусоре людей и собак. Тысячи белых чаек хозяйничают среди мусора, кружат в небе белыми кольцами и кричат, кричат… Недалеко от Финка стоит деревянная ёлка — столб с дощечками стрелок: «Улица Азиатская. Украинская. Бывшая инженерная. Рабоче-крестьянская. Молдаванская. Братская. Могилевская. Беспробудная. Улица Авиаторов. Ветеранов. Заслуженный учитель. Город-герой. Улица Трудовое Распутье…»

Финк обомлел: мужчина и женщина, по виду бомжи, сидят у дороги и тихо поют, будто молятся:

Придёт весна — распустится

Садов твоих распутица.

Листом зелёным сбудется

Мечты моей голубица.

А нам с тобою слюбится,

Улыбкой распечалится.

Грачи с небес опустятся,

А в луже лист качается.

Мужчина и женщина идут среди мусора, покачиваясь и поддерживая друг друга.

А мне с тобою песенно,

А мне с тобою весело.

Плывёт дождями улица,

Как будто счастье сбудется…

Финк лихорадочно перебирает в памяти страницы городских справочников: «Деревья на мусоре не растут… Люди без паспорта не поют… Полупьяный бред… Бомжева-тый след… Люди, которых нет…»

Финка напряжён. Глаза привыкают различать подробности: домики, палисадники, ворона скачет по дороге, кот крадётся по куче свежей земли, высыпанной самосвалом. Всюду живёт и шевелится население. По тропинкам и улочкам, протоптанным среди банок, бутылок и целлофановых листьев, плоскими тенями сплющились вереницы торопливых фигур и ленивых собак. Свалка шевелится, как огромный муравейник, звучит своей организованной музыкой — голосов и пространства.

Где-то совсем рядом ожил динамик и бодрый голос объявил: «Музыкальная пауза. Начинаем передачу „В рабочий полдень“… Смех. Простите, мы перепутали время и отстали на тридцать лет… Реклама! Реклама! Рек…»

Тишина. Финк сосредоточился.

Бабушка катила детскую коляску, гружённую красными помидорами, и кричала во все стороны: «Помидоры красные, цены разные, деньги любые, всё, как любили… — лицо её улыбалось, а голос был чист и приятен… — Матрена Ивановна, откуда продукт-та? — Местная фрук-та! Таможня выбросила, а я выпросила. — Выбросила таможня, а есть можно? — Можно, если осторожно. — Гарантия есть-та? — Есть! Лезь, пока я здесь! Не таи лица — я корми-ли-ца. Подходи, народ, на мой огород! Веселись, послушай, витаминчик скушай!»