Залежь - [26]

— Сень. А Сень!

— Обожди, сейчас уж полный будет.

— Да нет. Ты летом у комсомольцев на собрании присутствовал, помнишь? На целину не пробовал проситься? Или отказали?

— Ты что, Саня? Какие из нас целинники — воз ребятишек.

— А я бы поехала. И поеду. Думаешь, зря эту механизацию и электрификацию учила?

9

Название совхоза, предложенное Федором Чаминим, понравилось больше, чем кому-либо, Васе Тятину. Вася жалел, почему такая идея не пришла ему, и не жалел патронов, испытывая заодно новую бескурковку, купленную в день отъезда сюда. Тятин прослышал от кого-то, что в Казахстане бегающей, летающей и плавающей дичи видимо-невидимо, мигом вступил в члены охотничьего Общества и усердствовал теперь, пока в подсумке последний патрон не остался.

— Уже? — удивился. — Быстро я их расфуговал. А-а… Тыщи пропивали, девятьсот — не деньги.

Зарядил последний, поджидает, когда крестного отца качать перестанут. Отпустили наконец.

— Дядя Федя, на, бабахни разок по такому случаю!

— Я семнадцать лет назад бабахнул, Вася, так до сих пор звон в ушах, — отстранил стволы Чамин.

Вася уже совсем раскрыл было рот заакать «а почему, а как», но его опередили, крикнув:

— Эй, товарищи горожане! Кто палатку ставил когда-нибудь?

Только крикнули — он уже там. Вася, если поспрашивать и записать, то окажется, что Тятин все знает, все умеет и знаком чуть ли не с любой из десяти тысяч профессий, существующих на земном шаре. Он и комсомольскую путевку заполучил, убедив сперва производственное собрание, а потом и райком, что сельское хозяйство — его стихия, мечта, призвание, долг и еще какой-то синоним с омонимом.

Но как ставят палатки, Вася действительно видел однажды в пионерском возрасте, а теперь вспомнил и давал руководящие указания, что, где, куда.

Палатки семь раз разбивали, шесть — сворачивали, перетаскивая их с места на место: то бугорок, то ямка, то к середине покато, то к бокам. А уж сколько того шуму, гаму и споров было, как лучше палатки поставить. Кто кричит — в один ряд, кто — в два, кто — четырехугольником, кто — три по углам, четвертая по центру: штабная. Кое-как замирились на последнем варианте, воткнули в землю древко пионерского знамени с прибитой к нему на один гвоздик картонкой «совхоз Антей», пригодился последний патрон, и одиночный ружейный выстрел прозвучал здесь салютом началу жизни сильнее, чем орудийный залп, потому что кругом только степь, да ветер, да гулкая синева над головой.

Палаток — четыре, и все четыре двадцатиместные, и человек восемьдесят, да вся загвоздка в том, что мужчин — пятьдесят, женщин — тридцать. Хочешь не хочешь, а пришлось одну общую делать.

Анатолий Белопашинцев, директор Белопашинцев, теперь можно уже называть его, лежал в штабной палатке и загибал пальцы, сколько он совершил ошибок и недочетов, не совершив пока еще ничего, относящегося к освоению целинных и залежных земель.

Первая и, пожалуй, самая большая моя ошибка, думал Анатолий, это несоответствие полов. Вопрос, несмотря на всю его пикантность, очень серьезный. Концентрация промышленности, вычитал он недавно, приводит к огромной текучести кадров, потому что в легкой работают женщины, в тяжелой — мужчины, а на молодых предприятиях молодые и трудятся. Молодые. На том мир стоит, и государства и нации появились потому, что молодые паруются. Вот и вынуждена пара пару ездить искать. И некоторые ученые уже высказываются за то, чтобы планировать пропорцию полов как фактор развития экономики страны. Почему он ждал, когда за него ученые спланируют? Сам не мог сообразить? Мог. А вот все надеется на кого-то.

— Ты о чем вздыхаешь лежишь, Толя?

— Это кто? Вы, что ли, спрашиваете, Евлантий Антонович? Да о чем… Никого, кроме нас, нет в палатке? Не получится из меня директора.

— Ну-у-у, скорей уж и не получится.

— Конечно, не получится. Целый совхоз… совхоз! Советское хозяйство вести. А вот вызвали и сказали: назначаетесь директором, Белопашинцев. А директор элементарных десятиместных палаток, две вместо одной двадцатиместной, не догадался взять.

— Из-за этого и переживаешь? Брось. Первый блин комом, говорят.

— Если бы один. А то знаете сколько их уже набралось первых? Вот, считайте: палатки — раз, автобус отпустил, не проверил, все ли здоровы, а трое, оказывается, затемпературили — два, дров или ведро угля не догадался попросить у машиниста, чтобы у костра ребята посидели в первый вечер, — три…

— А костер, кажется, есть.

— Где?

— Вон, смотри, — показал Евлантий Антонович на отсвечивающее органическое оконце палатки.

Костер был. Люди были возле него. Была гитара. А почему он, директор, здесь, а не там, где все?

— Пойдем посидим у дымка, — поднялся Евлантий Антонович.

Анатолию тоже до невозможности хотелось к костру, глотнуть дыму, зажмурить глаза и отвернуться, протягивая на ощупь руки к пламени до тех пор, пока оно не куснет за кончики пальцев, а потом ахнуть и потереть ладонь о ладонь.

Но ведь его сейчас спрашивать начнут, почему не было обещанной горячей пищи, почему нет вагончика, почему нет походной кухни и дров к ней? Дров они, допустим, нашли где-то в степи.

— Ну что ж, Евлантий Антонович, идемте посмотрим, чем наши ребята дышат.