Закулисные тайны и другие истории… - [95]

И моя жизнь резко повернулась.

А в 1976 году я написал свою первую песню «Мольба», и тут все обо мне заговорили как о новом композиторе-песеннике. И до сих пор я многим кажусь именно таким. Избавиться от этого практически невозможно. Да я и не пытаюсь.

По поводу «исключительно серьезной музыки» до 1975 года: первый ваш мюзикл, «Принц и нищий», датирован 1973 годом…

Да, «Принц и нищий» действительно был написан и даже поставлен в 1973 году. Но тут другая история. Его появлению на свет я обязан замечательному поэту и писателю, и просто замечательному человеку Льву Лосеву, ближайшему другу Бродского, а после – его биографу. Мы с Лёшей были приглашены на фильм «Принц и нищий» чтобы написать для него несколько песен. Песни мы написали, но увы, в фильм они не вошли. Тогда мы решили, не пропадать же товару, и дописали материал до полноценного мюзикла. Он был один раз поставлен в Московском областном театре юного зрителя. В моей биографии он не сыграл заметной роли. Хотя несколько номеров там были прекрасны (особенно стихи).

Вы не раз высказывали точку зрения, что «Кармен» Бизе – первый в истории мюзикл. С другой стороны, на премьере своего мюзикла «Цезарь и Клеопатра» вы заговорщическим голосом сообщали знакомым, что на самом деле это – опера. Оперой вы не раз называли и свою «Владимирскую площадь». Неизбежен вопрос: что для вас самого значат эти понятия, и где пролегает граница между жанрами?

Граница между жанрами – вещь очень размытая, все обозначения и квалификации условны. Давайте заглянем к соседям, в литературу: где граница между романом, повестью и рассказом? Почему совсем небольшое по объёму произведение Сэлинджера «Над пропастью во ржи» называется романом, почему пушкинская «Пиковая дама» то ли большой рассказ, то ли маленькая повесть, и почему Тургенев именовал свое произведение «Рудин» сначала повестью, а потом романом? Это всё сложные вопросы, но отвечать на них необязательно. Ну почему «Евгений Онегин» – это роман в стихах, а «Мертвые души» – поэма. А нипочему. Так захотелось их авторам, и мы с удовольствием за ними повторяем.

Так вот сегодня, в эпоху пост-постпостмодернизма (опять же название условное), все жанры смешались. И особенно в музыке. Джаз переплетается с роком, авангард – с хип-хопом, классика – с попсой. Мюзикл близок к опере, опера близка к оратории, оперетту не отличить от комической оперы, и всё это вместе часто можно условно назвать лайт-оперой. И в моем театральном каталоге (довольно большом, количество подбирается к 50 названиям) я сам иногда затрудняюсь назвать жанр произведения. Началось это с «Орфея». Конечно, это было задумано как рок-опера. Потом переименовано в зонг-оперу. Но это скорее комическая история, дань политической ситуации того времени, поскольку тогда слово «рок» было запрещено.

Но на самом деле, недавно просматривая этот клавир, я вдруг понял, что это просто опера, без всяких приставок. Сейчас пытаюсь найти какой-то музыкальный театр, который поставил бы «Орфея» просто с симфоническим оркестром, безо всяких ритм-групп и синтезаторов. Также оперой является мое «Разбитое зеркало» – забытое, но любимое мною сочинение. А «Владимирская площадь» «Униженные и оскорбленные» – самая настоящая опера.

И «Цезарь и Клеопатра», упомянутый вами, – это тоже практически опера, недооцененная критикой вещь, где действительно абсолютно оперный сюжет, оперные голоса, оперный оркестр… Я даже хотел назвать это лайт-оперой, но театр сказал: давайте назовем мюзикл, для нашей публики это более привычно.

Единственное отличие «Цезаря» от «настоящей оперы» – много разговоров между номерами. Но вспомним «Кармен» или даже «Волшебную флейту» – там тоже много разговоров. Но разговоры можно убрать, резко сократить, перевести, наконец, в титры. Много или мало разговоров – это для жанра абсолютно не принципиально. Важнее интонация, плотность фактуры, диапазон голосов, значение мелодических арок, глубинная музыкальная драматургия. Поэтому вопрос границ между жанрами сегодня почти не имеет значения. Лайт-опера или хэви-мюзикл – да называйте как хотите! Главное, следуйте при постановке авторской логике, а не выдумывайте свою!

Вы писали «Цезаря» эксклюзивно на Герарда Васильева. Были ли еще подобные примеры в вашем творчестве?

Нет. Я писал для конкретного театра, для конкретного режиссера. Но для певца – нет, пожалуй, это единичный случай. Разве что мюзикл «Лиромания» в Театре Луны я писал в расчете на исполнителя главной роли Евгения Герчакова.

Ваш переезд в Америку (а не в Европу) четверть века назад связан именно с тем, что она – родина мюзикла? Кстати, а как там отмечали ваш юбилей?

Начну со второго вопроса. В Америке пышно отмечали моё 50-летие – 20 лет назад. Был большой эстрадный концерт, был симфонический концерт, было много всяких более мелких событий. А 70-летие я праздновал исключительно в России.

Что касается переезда в Америку в 1990 году – там было много причин. И одной из них действительно была мысль, что надо мне попытаться проникнуть в мир американского шоу-бизнеса, в мир бродвейского мюзикла. Мне казалось, что это реально. И действительно, сначала повезло. Мой мюзикл был поставлен в бродвейском театре в Филадельфии. Я не оговорился: в каждом большом городе Америки есть бродвейский театр, то есть театр, существующий по бродвейским законам, с бродвейскими контрактами, профсоюзами, артистами, ценами и т. д. Это трудно и долго объяснять, да и не надо.