Закрыв глаза - [24]
Когда же приходили вот такие бумажки с требованием заплатить налог, имелись в виду, как правило, те смешные доходы, которые Алекс получала за французскую косметику, рассылаемую по почте, которая валялась где-то на книжной полке в льготной упаковке по две бутылочки сразу, нераспакованная, и срок ее годности неминуемо истекал. С поникшей головой поднималась Алекс каждые два месяца на второй этаж налоговой инспекции, где с иголочки одетые, тщательно накрашенные дамы предлагали оплату в рассрочку или грозили взыскать деньги по суду. Она брала платежную квитанцию, платила деньги сразу, и чиновники выражали нарочитое, плохо разыгранное удивление. Алекс клялась себе, что это в последний раз, что такого никогда не повторится. Чиновники изо всех сил старались соблюдать нормы конфиденциальности, словно они торгуют зубочистками или спреем для интимных мест, ведь эти нормы определяли минимальную дистанцию между людьми повсюду в этой стране. У окошек на почте или в банке, в трамвае, в съемном жилье и в супружеской постели переступать через эту жирную линию, видимую или невидимую, было запрещено. И в это же время на всех теле– и радиоканалах люди громогласно, на весь мир делились самыми интимными подробностями, признавались в самом заветном, иступленно откровенничали: я убийца, я проститутка, я ежедневно избиваю своего ребенка, и буду избивать впредь, я педофил, надо мной совершил сексуальное насилие мой собственный отец, вы, все вокруг, вы только послушайте меня, смотрите на меня все, и только ты одна не смотри, моя незнакомая соседка, мой ближний.
Тридцатилетний Пауль, получающий пенсию по инвалидности, старый приятель Алекс, который два года назад заболел СПИДом, недавно побывал в Лондоне на сходке таких, как он, там в Кэмден-Таун была устроена вечеринка, где бродили десятки людей, у которых на заднице, на их шортах от Кельвина Кляйна или на потрепанных кальсонах в рубчик можно было прочитать «hot ass with aids»;[24] а другие люди, в таких же кальсонах, быстро и молча сдергивали их и у всех на глазах, никак не предохраняясь, спешили совокупиться с этими «горячими задницами», потом поспешно одевались, проводили руками по волосам, словно отмахиваясь от чего-то, и торопились тут же улизнуть с вечеринки.
Лапша не доварилась, звонок воспитательницы о том, что Лукас опять плюется в одноклассников, не мог прервать ход мыслей Алекс; Оливер и Лукас как ни в чем не бывало ели спагетти без соуса, они жевали в ритме группы «Backstreet Boys», которые распевали по радио на всю кухню: «Nobody but you»,[25] и Алекс подумала о матери, в ту пору, когда ее болезнь еще ни разу откровенно не проявилась (а потом она некоторое время, пока только по ночам, часа в три, пыталась разогреть себе подгоревшие остатки ризотто, оставленные приходящей прислугой, или же, чаще всего, начинала запихивать их в рот прямо голыми руками, зажмурившись), она вспомнила, как Дорис Хайнрих, если дети, то есть Алекс и оба младших брата, Том и Рес, не хотели есть то, что она подавала на стол – шпинат или перловку, – тут же ставила все это прямо на пол, к телевизору, и дети, целиком погрузившись в далекие миры на экране, в какую-то стрельбу и извержения лавы, механически подносили вилки ко рту.
В эту пятницу Алекс исполнилось тридцать, ничего страшного, и вечеринки никакой не будет; скоро придет Рауль, на автоответчике три-четыре звонка – от Рауля, от Донаты, которая обожала черные кожаные сапоги выше колен, от Кристины, которая и вправду успела уже уехать в Копенгаген с единственным чемоданом в руках: «Welcome honey, join the club»,[26] и никакого этого чертова счастья, которое ей было предсказано, не свалилось на нее под вечер, когда она промывала ссадины Оливера, регулярно приносимые им домой в качестве трофея с футбольных тренировок.
Иногда ей не хватало Сильвио…
И возможно, прав был тот дерматолог, вечно страдающий кожными заболеваниями, с которым Алекс иногда случайно виделась около вокзала, в кафе «Аркада», и который ходил всегда в одних и тех же черных штанах из грубой кожи: «Начиная с тридцати солнце светит тебе прямо в лицо, и ты начинаешь волочить за собой свою тень, которая становится все длиннее и длиннее, а ведь еще совсем недавно солнце грело тебе спину и было для тебя трамплином».
