Законный брак - [86]

– Дорогая, все это не про меня.

– Почему? – спросила я.

– Я не грек и не иудей.

– Но кто же ты тогда?

– Я бразилец!

– Что значит – бразилец?! Фелипе не выдержал и рассмеялся:

– Этого не знает никто! Вот почему так хорошо быть бразильцем. Никто не знает, что это значит! Поэтому ты можешь использовать эту отговорку – что ты бразилец – и жить как хочется. Отличная стратегия, между прочим. Мне она очень хорошую службу сослужила.

– Но мне-то как она послужит?

– Она поможет тебе наконец расслабиться! Ведь ты скоро выйдешь замуж за бразильца. Так почему не начать думать по-бразильски?

– Это как?

– А как хочешь! Ведь мы, бразильцы, именно так и поступаем! Берем у всех идеи напрокат, смешиваем и создаем что-то новое, свое. Вот послушай – что тебе больше всего нравится у «греков»?

– Их человечность, – ответила я.

– А у «иудеев» – если вообще что-то нравится?

– Честь, – призналась я.

– Ну вот и решили – берем и то, и другое. Человечность и честь. И на этой основе строим брачные отношения. Назовем это «бразильский коктейль». И будем делать все по-своему.

– A так можно?

– Дорогая! – воскликнул Фелипе и взял мое лицо в ладони с внезапной отчаянной решимостью. – Ну как ты не поймешь? Как только мы получим эту чертову визу и женимся в Америке, можно будет ВСЁ!

Неужели и правда всё?

Я молилась, чтобы Фелипе оказался прав, но все же сомневалась. Мой самый глубинный страх по поводу брака, когда я наконец докопалась до самой его сути, заключался в том, что в конце концов брак начнет менять нас в гораздо большей степени, чем мы – его. Много месяцев я изучала брак, но это привело лишь к тому, что я стала еще больше бояться этой возможности. Я убедилась, что институт брака обладает поразительно огромной властью: он больше, древнее, глубже и сложнее, чем нам с Фелипе когда-либо суждено стать. И неважно, что мы считаем себя такими современными и умными, – я боялась, что, как только мы ступим на брачный конвейер, из нас по-быстрому отольют клонированных супругов, затолкав в общепринятую форму, удобную обществу, – даже если она будет неудобна нам.

И все это меня очень пугало, потому что, пусть это кого-то раздражает, мне нравится думать о себе как о не соответствующей стандарту. Нет, я не анархистка, Боже упаси, но мне приятно сознавать, что по жизни мне свойственно инстинктивное неприятие общепринятых норм. Да и Фелипе, по правде говоря, нравится думать о себе в таком же ключе. Да что уж там, давайте начистоту – кому из нас не нравится думать о себе в таком ключе? Ведь как приятно считать себя эксцентричным нонкомформистом, даже если вы просто купили не такой кофейник, как у всех! Вот почему сама мысль о том, чтобы поклониться общепринятому и выйти замуж, казалась мне досадной – точнее, казалась досадной той самой упрямой части моего противящегося авторитетам гордого «древнегреческого» существа. И я уж честно думала, что эта проблема никогда не решится…

Но потом познакомилась с Фердинандом Маунтом.

Блуждая в Интернете в поисках очередных идей о браке, я наткнулась на любопытный научный труд под названием «Антисоциальная семья». Автором выступил британский автор по имени Фердинанд Маунт. Я тут же заказала книгу и попросила сестру переслать ее на Бали. Мне понравился заголовок, и я была уверена, что в книге наверняка найдется немало вдохновляющих историй пар, которые каким-то образом нашли способ победить систему и подорвать авторитет общества, не изменив своим бунтарским корням даже в рамках института брака. Может, мне удастся найти в ней образцы для подражания!

Однако оказалось, что, хотя книга действительно была посвящена борьбе с условностями, эта тема обыгрывалась в ней вовсе не так, как я ожидала. Это была отнюдь не мятежная проповедь, что, впрочем, неудивительно, учитывая, что Фердинанд Маунт (прошу прощения – сэр Уильям Роберт Фердинанд Маунт, баронет третьей степени) – ведущий консервативной колонки в лондонской «Санди таймс». Скажу честно: никогда бы не заказала эту книгу, знай я об этом заранее. Но все же хорошо, что я ее заказала, потому что порой спасение приходит к нам в самом неожиданном обличье, а сэр Маунт и впрямь стал для меня спасением, высказав одну идею о браке, которая радикально отличалась от всего, что я до этого накопала.

Итак, Маунт – с вашего позволения, я опущу все эти «сэры», «баронеты» и проч. – утверждает: все браки по определению являются попыткой ниспровергнуть авторитет. (Все браки, заключенные по собственному желанию. То есть не устроенные семьей или кланом, и не ради денег. Одним словом, все браки в западном обществе.) Семьи, вырастающие из таких индивидуалистических союзов, заключенных в результате каприза, также бросают вызов условностям. Маунт пишет: «Семья – бунтарская организация. По сути, семья – это не что иное, как образчик бунтарской организации, которая остается такой уже много веков. Лишь семья на протяжении всей человеческой истории и по сей день подрывает авторитет государства. Семья – вечный, неизменный враг всех иерархий, религий и идеологий. Не только диктаторы, епископы и комиссары, но и скромные приходские священники и рассуждающие за столиками кафе интеллектуалы неоднократно сталкивались с каменной враждебностью семьи и ее решимостью до последнего противостоять посторонним вмешательствам».