Закон - [6]

— А как же не думать, — замечает комиссар.

— Я даже справки навел. Деньги швейцарца никакого отношения к «ламбретте» не имеют. За мотороллер дон Чезаре платил.

— Так я и думал, — говорит комиссар. — Тонио дурачок, где уж ему полмиллиона стянуть.

Он улыбается.

— Дон Чезаре на «ламбретте»! Хотел бы я на него посмотреть!

— Никто еще никогда не видел дона Чезаре на его «ламбретте»!

— Зачем же он тогда его купил?

— Должно быть, он на нем втихую девушек тискает.

— Как, как? Втихую? — нарочно переспрашивает комиссар.

И хохочет. Помощник хохочет тоже.

— Будь у меня столько денег, как у дона Чезаре, — заявляет комиссар, я бы лучше себе «альфа-ромео» купил.

— Какого выпуска?

— «Джульетту», открытую, спортивного типа.

— А я, — замечает помощник, — я бы предпочел «ланчию»: «аурелию».

У помощника вообще нет никакой машины. У комиссара «фиат-1100», купленный в рассрочку: на ежемесячные взносы уходит треть его жалованья. У судьи Алессандро, человека высокой культуры, старенькая, купленная по случаю «тополино».

Комиссар с помощником берутся за дело швейцарского туриста. Расследование продвигается медленно.

Кража произошла две недели назад.

Этот швейцарец с женой и тремя сыновьями — тринадцати, пятнадцати и семнадцати лет — был заядлым туристом. Семья путешествовала в американской машине уже устаревшей марки, на высоких колесах и толстенных шинах, благодаря чему им и удалось добраться до пляжа на перешейке, отделяющем море от соленого озера, входящего во владения дона Чезаре.

Приехали они за два дня до кражи. Поставили рядом с машиной две палатки — одну для мужа с женой, другую — для ребят.

Два первых дня они закупали продукты у огородников и рыбаков дона Чезаре.

В момент кражи — это было в полдень — сам швейцарец и трое его сыновей купались метрах в пятидесяти от берега, примерно в полутораста метрах от своего лагеря.

Жена читала, вытянувшись под тентом.

Муж оставил свой пиджак в машине на заднем сиденье; бумажник лежал во внутреннем кармане пиджака, а в бумажнике лежало пятьсот тысяч лир в десятитысячных купюрах. Дверцы машины были закрыты, боковые стекла опущены.

С одиннадцати до половины первого ни сам швейцарец, ни его дети, ни жена не видели никого не только вблизи от лагеря, но даже на всем протяжении пляжа.

Перешеек, в сущности, только называется перешейком, а на самом деле это скорее «лидо», то есть песчаная отмель, куда в течение долгих лет ливни наносили с гор размытую породу. Тянется она на несколько километров, ширина ее достигает в разных местах от ста пятидесяти до трехсот метров. Ветром намело песчаные дюны вдоль всего озера, а у моря образовался песчаный пляж. Доступа к косе всего два: со стороны Порто-Манакоре через мост, перекинутый над водосливом озера у подножия дома с колоннами, где живет дон Чезаре; и с противоположной стороны — через таможенный пост.

Показания людей дона Чезаре были совершенно определенными: с самого рассвета до полудня никто через мост не проходил, кроме двух крестьян из Калалунги, которые режут в низине бамбук — время их прихода и ухода установлено точно.

И никто не спрашивал у таможенников разрешения на проход.

Итак, вор попал на косу не с суши, а с воды, или же он спрятался в дюнах еще до зари.

Комиссар сам осмотрел место происшествия. Укрываясь за дюнами и кустами розмарина, можно было незаметно пробраться к лагерю, однако не ближе чем на пятьдесят метров. Но как пройти к дюнам так, чтобы не быть замеченным людьми дона Чезаре? Над этим-то вопросом и ломали себе теперь голову комиссар с помощником.

— А я вот все думаю, — начинает помощник, — что такое могла читать эта швейцарка… раз она ничего не видела, не слышала… ясно, какую-нибудь пакость…

— Швейцарки, они фригидные, — говорит комиссар.

— Будь они такие фригидные, они бы сюда к нам не ездили мужиков искать.

— У нее что, была какая-нибудь история в этом роде? — живо спрашивает комиссар.

— Насколько мне известно, нет, — отвечает помощник.

— Такие вещи сразу становятся всеобщим достоянием, — замечает комиссар. — Когда речь идет о бабе, наши мужчины охотно распускают язык…

В дверь легонько стучат, и входит судья Алессандро. Он тоже озабочен этой кражей. С дневной почтой он получил письмо, вернее, приказ из прокуратуры Лучеры, где ему предлагалось ускорить расследование жалобы пострадавшего иностранца. Швейцарское консульство в Риме обратилось с запросом в министерство иностранных дел. Дело в том, что швейцарец — член административного совета одной компании, которая вкладывает капиталы в итальянскую нефтяную промышленность…

— Смотрите-ка, финансист! — удивляется комиссар. — Тоже нашел себе развлечение — разбивать лагерь в дюнах, рядом с малярийным болотом. Неужели не мог в приличном отеле остановиться? Вот уж действительно, только швейцарец может такое выдумать…

— Поймай вы вора, — возражает судья, — мне не пришлось бы лишний раз получать нагоняй от прокуратуры.

На нем старый шерстяной пиджачок: прежде чем спуститься к комиссару, он переоделся. Он шагает взад и вперед по кабинету, глаза у него лихорадочно блестят, зубы выбивают дробь, на лбу крупные капли пота.

— Caro amico, carissimo, дорогой друг, дражайший мой, — говорит комиссар, — присядьте, ну прошу вас, присядьте.