— Сегодня в новом приказе расписалась. Поздравьте, опять продавщица.
— Так-та-а-к… 3-забавно! Бедный Разгуляй! Завал товару, а торговать некому… — Валерий Сергеевич помолчал, обдумывая что-то. — Вот что, ребята! От вас скрывать не буду. Есть сведения: на базе получили помидоры и яблоки — левый товар. В ближайшие дни они должны его быстренько и без лишнего шума реализовать. Вот почему Разгуляй вас опять в продавщицы перевел. Ему продавцы сейчас позарез нужны, а подсобником он сам готов стать, тем более что так ему удобно лишний товар принять и продавцам переправить. Вот тут-то мы его и должны, как говорится, схватить за руку…
Миша потер ладонь о ладонь. Люська заметила, как у него заблестели глаза.
— Только без шерлокхолмсщины, — сказал Валерий Сергеевич. — Поймать за руку жулика — это ювелирная работа. Тут все должно быть тонко продумано и точно выполнено, тем более что у нас сложилось впечатление, что кто-то вашего Разгуляй пугнул. Уж не вы ли, Телегина?
Люська удивилась. Чем она могла испугать Разгуляя? Тем, что заявление об уходе не стала писать? Чепуха!
— Что мы должны делать? — нетерпеливо спросил Миша.
— Тебе придется ребят собрать. Оперативную группу. Кого надо освободить от работы — освободят. Домино найдется?
— Вопрос!
— С утра устройтесь здесь, в садике, и организуйте игру в домино.
— Ясно!
— Ваша задача: вон видишь на той стороне лоток-тележку? Будете наблюдать за лотком. Необходимо зафиксировать, сколько подвезут ящиков за день. Сколько помидоров, сколько яблок.
— Есть!
— Только, чтобы все внимательно и точно. Потом составим официальный акт. И посмотрим, сойдутся ли наши цифры с теми, что будут в накладных.
— Ясно.
— За вашей палаткой, Телегина, тоже установим наблюдение. Наш человек будет стену заводского забора оштукатуривать. — Он повернулся к Мише. — Дашь ему в напарники паренька посмышленей из дружинников.
— Есть! — весело отозвался Миша.
— А вы, Телегина, в оба глаза следите за деньгами. Деньги они будут снимать по ходу торговли, а товар подбрасывать так, чтобы в случае внезапной ревизии в палатке не оказалось ни одного лишнего помидора и ни одной лишней копейки. Чтобы все у них, в случае чего, было в ажуре.
— Тонко работают! — понимающе воскликнул Миша.
— А ты думал так просто украсть, шаляй-валяй? Нет, они кражу возвели на высокую ступень. У них оперативность такая, что иной наш хозяйственник позавидует. Ну да и мы не лыком шиты, тем более что жуликов раз-два — и обчелся, а нас — во, против одного Разгуляя целый Механический да еще и Телегина в придачу. — Валерий Сергеевич улыбнулся. — Ты вот что, Кротов, ребят собери в штабе через часок. Только самых надежных.
— У нас других нет, — обиделся Миша.
— Ну-ну! Я пошел. Значит, через час в штабе… Валерий Сергеевич быстро пересек садик и скрылся за углом.
— И мы пойдем, — сказал Миша. — Ты извини, Люся, я не могу тебя проводить. На завод надо, в штаб. Ребят собирать.
Люська согласно кивнула.
Люськины родители разошлись, когда ей было семь лет. Первые два года Люська жила с матерью. Это была беспокойная, но удивительно интересная жизнь на колесах, в лесу, в степи. Люська и по сей день помнит синие горы, огромные деревья, подпирающие вершинами ослепительное небо, кипящую воду узкой, стиснутой крутыми берегами реки, такую холодную, что при одном воспоминании о глотке воды начинает ломить зубы.
Люська училась то в школе горного селения, прилепившегося к скалам, то в деревушке, затерянной в степных просторах, а то и просто в палатке геологов, складывая буквы в слова, слова — в коротенькие фразы: «Горы большие. Лес зеленый. Я пойду гулять». Мать Люськи была геологом, и Люська всюду ездила с нею, пока не случилось несчастье: мать попала в горный обвал… Ее откопали только на третьи сутки…
С тех пор Люська живет с отцом. Люська так и не знает, почему они разошлись, папа и мама. Дворничиха однажды рассказывала, что отец полюбил другую женщину и мать уехала от него. Почему же отец не женился на той, другой? Вот уже сколько лет живут они с Люськой вдвоем. Отец ласков, вечерами сидит дома, работает. Иногда он задумывается, отрывается от своих бумаг, смотрит на мамину фотографию, что стоит у него на столе. Глаза его будто заволакиваются туманом, а лицо становится и грустным, и скорбным, и виноватым.
Люське до слез жаль его в такие минуты, и она уходит на кухню, чтобы не разреветься. Садится там на белую табуретку, кладет руки на колени, бессознательно повторяя движение матери, когда та присаживалась отдохнуть. Вспоминает мать. Она не видела ее мертвой. Ее не пустили. Как она тогда плакала, билась в руках геологов, хотела бежать к мамочке!.. Теперь втайне она благодарна этим суровым и добрым людям, пощадившим ее ребячью память. Мать осталась для нее живой, теплорукой, веселой, будто и не ушла она из Люськиной жизни. А только далеко и надолго уехала в экспедицию, оставив Люську с отцом.
Почему же они все-таки разошлись? Люська часто думала об этом, особенно последние два года, когда рядом с образом матери и отцом встал еще один образ — неуклюжий Люськин одноклассник. Было в нем что-то беспомощное, беззащитное, и сердце Люськино сладко щемило от этой его беспомощности. А может быть, только Люська видела его таким?
