Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [13]

Халид — хозяин ямы — взял ее насильно. И не было на него никакой управы, потому что и он был властью, пусть маленькой, но властью.

Мы должны простить этим женщинам — на путь греха их привела не распутная страсть, не жажда наслаждений, а жестокая судьба.

Но есть и другая категория женщин. Они бесятся с жиру, от сытой жизни, от безделья. Надоедает им муж — и они находят себе любовников. Таких я презираю от всего сердца, ненавижу. Они-то и есть — падшие, грязные, лживые проститутки.

А Халид… Ну что же, таких людей всегда хватало во времена войн и голода. Они также вели войну, но свою личную; обогащались, толкали сирот на путь воровства и разврата. Ведь это именно Халид организовал мою первую кражу! Ведь это в дом его друга мы и пошли, именно он и устроил вечеринку, чтобы дом остался пустым и мы могли действовать без помех!

Деньги он отдал нам все, но огромное богатство — золото и драгоценности — досталось только ему.

А разве Фарида, муж которой погиб на фронте, не была всего лишь послушным орудием в его руках?

Но и Халид был мелкой сошкой. А были и значительно крупней. Они не организовывали налетов, нет! Они "всего лишь” грабили людей, давая им куски черствого хлеба в обмен на драгоценности — ведь золото есть не станешь! А откуда брался этот хлеб? От обвешивания других бедняков, которые долгими часами стояли перед магазином, надеясь получить по своим карточкам жалкий паек.

Остановить время невозможно. Иногда, оглядываясь на прошлое, сожалеешь, что все проскочило так быстро, так незаметно, так безвозвратно… И ничего не успел полезного сделать: ни для самого себя, ни для других.

Горько думать о долгих-долгих годах, проведенных в тюрьмах, далекой Сибири, в лагерях, на пересылках, когда, словно скотину, перепихивали тебя из вагона в вагон… А за что? Мальчишкой, законы Страны Советов в компании с Халидом, превратили тебя в преступника, изуродовали… Закон и власть учили: превращайте людей в воров и убийц, проституток и злодеев. Тогда они и станут "настоящими советскими людьми”, с которыми можно делать что угодно, ибо голод, страх, ложь растлили их души. Так оно и было…

ххх

Работа моя в мастерской шла своим чередом. Время в ней тянулось необыкновенно долго. Я с трудом дожидался конца рабочего дня.

Ну, а после работы меня, как всегда, влекло в компанию воров и карточных игроков. Иногда я самостоятельно отправлялся на пассажирский вокзал, чтобы стянуть кое-что: ведь карты требовали денег. Словом, двигался по воровской дорожке, не оглядываясь.

У Халида я бывал не слишком часто, примерно, раз в неделю. Там шел кутеж, девушки и прочие развлечения. Но главное — это игра; за пару месяцев я продулся полностью и окончательно. Все, что удалось накрасть в компании с Ромой, и все, что накрал после самостоятельно. На дело в компании с Ромой я, впрочем, больше не ходил, да и они меня не приглашали. Мне и самому нравилось действовать в одиночку: свидетелей нет и доход весь остается. Я лазил по карманам, снимал цепочки и Часы. Все это я сдавал хозяину.

За карманное воровство часто ловили, — я это слышал, и сам, понятно, видел, — сажали в тюрьмы, а малолеток отправляли в детские колонии.

Меня это не страшило. Я лез напролом; бывало так, что если мне известно было какое-либо лицо, у которого наверняка найдется для меня пожива, я упорно преследовал облюбованную жертву до тех пор, покуда не достигал желаемого.

Так случилось и в ноябре 1944 года.

Дело было в субботу. В мастерскую я не пошел, потому что у меня больше не оставалось денег для ближайшего воскресного похода в яму. А без денег я туда не ходил.

Война подходила к концу. Советские армии успешно наступали по всем фронтам. Так что и беженцы начали помаленьку возвращаться по своим заброшенным домам.

Как обычно в субботу из Махачкалы отправлялись поезда во все концы страны. Я прогуливался по перрону в ожидания поезда. Народу было много, — как всегда в такое время. Многие уезжали семьями, иные — "на разведку”, оставив детей покуда на месте. Никто в этой многолюдной толпе не обращал на меня внимания.

До прихода поезда оставалось не более получаса, а я все еще не высмотрел себе жертву. Вдруг кто-то толкнул меня в спину, отодвигая в сторону. Я посмотрел на грубияна в упор. Одет он был превосходно: заграничное кожаное пальто, на шее — красный шарф тонкой шерсти. В руках он держал два огромных чемодана.

— Ты чего?! — заорал я.

— Не путайся под ногами, — отбарабанил он на ломанном русском.

Мне стало ясно, что это не беженец, а профессиональный спекулянт, едущий продавать свои товары в Россию.

Я решил проследить за ним. Незаметно двинулся вслед, украдкой прощупал карманы его пальто. Затем — и брюк. Наконец подали сигнал посадки. Все поднялись со своих мест: кто с детишками на плечах, кто с пожитками, — подходили к подъезжающему поезду. По всему перрону поднялся вой, крик, детский плач, ругань — все смешалось в непроходящий гул. Каждому хотелось прорваться первым, и мой спекулянт изо всех сил работал ногами и локтями. Я шел за ним как прилепленный.

Он, разумеется, не замечал меня, давно забыв о нашем столкновении.

Поезд был подан. Двери распахнулись и посадка началась. Вскипели водовороты человеческих тел: очередность и порядок не соблюдались — собственно, и соблюдать-то их возможности не было. Я выбрал подходящий момент: рукой приподнимая пальто, — так тяжела была добротная кожа! — другой проник в карман его брюк. Почувствовал какой-то твердый предмет: конечно, кошелек. Я хотел было извлечь руку с зажатой в ней добычей, как на мою ногу рухнуло что-то тяжелое. Это "клиент” с силой бросил мне на пальцы ноги свой чемоданище… Он вцепился в мою руку с кошельком, а свободной рукой принялся бить меня, вопя что-то в толпу. Окружающие расступились, а доброхоты начали призывать милицию. Милиция не замедлила явиться. Когда дежурный подошел, спекулянт продолжал отделывать меня, обильно приправляя побои — матерщиной. Я не стерпел и со всей мочи въехал ему ногой под низ живота. Он взвыл, а вокруг раздались одобрительные возгласы: "Правильно, хорошо треснул по яйцам!” С полминуты он не мог прийти в себя, держась за пах. Но бежать я не мог: милиционер крепко держал меня за руки.