Закон — тайга - [50]

С восторгом прозревшего я понимаю Матвея и Вениамина Петровича и огорчаюсь. Огорчаюсь и тут же с присущей мне непоследовательностью начинаю думать об Эльке плохо. Для чего она поехала в экспедицию? Не для того ли, чтобы обратать Вениамина Петровича? Что ж, партия завидная. Разведен, зарплата — дай бог каждому. Поэтому она и предана шефу, поэтому и старается. А я ей зачем? Со мной можно не стесняться: «Аркашик, дровец… Аркаша, по воду…» И тут я уличаю себя в необъективности. Что там ни говори, как ни таись, а каждому видно, что больше она все-таки с Матвеем. И нельзя, не имею права я думать об Эльке гадко. Ведь все это я горожу на нее только потому, что знаю: мне с ней не светит. Понимаю, что не для меня она. И потому, что понимаю, не имею права думать гадко. Это одни мерзавцы способны обливать грязью божество лишь потому, что оно не спускается к ним с небес.

Мысли уводят меня к первой встрече с Элькой. Состоялась она в день нашего отъезда с базы. Мы… Собственно говоря, о «мы» я говорю все время, но только сейчас — опять-таки сказывается моя непоследовательность — вразумился: ведь никому же не известно, кто такие «мы».

Вениамин Петрович Стрельников. Старший научный сотрудник, кандидат биологических наук. В экспедициях бывал несчетное количество раз. В основном на Дальнем Востоке. Руководителем — вторично. Лет ему — сколько точно, не знаю, но примерно года два на четвертый десяток есть. С женой он разошелся, вернее не разошелся, а она спуталась с каким-то то ли волейболистом, то ли баскетболистом и от Вениамина Петровича — «соловьем залетным».

Матвей Боханов. Младший научный сотрудник, заочно учится в аспирантуре. По-моему, подает большие надежды. Правда, ни от кого я об этом не слышал, но собственная интуиция подсказывает мне, что это именно так. С экспедициями ходил несколько раз. Причем с одной — самодеятельной: помогал томичам разыскивать Тунгусский метеорит. Когда он как-то упомянул об этом, шеф недоуменно пожал плечами: «Какая для вас от этой экспедиции непосредственная польза? Для вашей работы то есть?». «Я, шеф, смотрю на мир шире», — ответил ему Матвей, и между ними, как обычно, начала шмыгать черная кошка. Если не забуду, я отыщу этот их спор, он у меня где-то записан. Матвею двадцать восемь лет. Он не женат.

Я. Лаборант. В свое время мне здорово повезло. Маман меня поднатаскала, и я выгадал целый год: в школе меня посадили сразу во второй класс. Потому в шестнадцать годов я получил полное среднее, а в девятнадцать — учусь заочно на третьем курсе Алтайского сельхозинститута. Почему заочно? По причине тех же самых финансов. Я знаю маман, которые из кожи вон лезут, чтобы детишки их обязательно образовывались очно. Берут сверхурочные, не брезгают подставками. Моя тоже было устроила мне водяную феерию и заявила, что подрядилась на полставки куда-то там такое, к тому же собирается обучиться на пишущей машинке. Машинистки берут левака по гривеннику, а то и по пятиалтынному за страницу. Так что у нас будут: ее зарплата, доходы с халтуры плюс моя стипендия. Но я ей твердо заявил, что не хочу, чтобы моя маман надрывалась. Она у меня единственная, и мне еще надо отработать тот должок, который она мне ссудила за шестнадцать моих лет. Отрабатывать я его хочу не для инвалида, а для жизнерадостного человека, который еще сможет насладиться сущим. А насчет неполноценности заочного образования — типичнейшая брехня. Образование не дают, образование получают. Мне маленькие получения не по сердцу, они вроде подачек нищему. Образовываться я намерен не для «корочек», а для своего будущего. Его же я прозреваю весьма перспективным.

Экспедиция эта для меня вторая. В прошлом году мы лазили по Западному Саяну с той же примерно целью, с какой нынче лазим по Алтаю.

Элька. Эльвира Федоровна Гринина. Она — с третьего курса Томского университета. В экспедицию, по-моему, пошла, чтобы подработать. Желание, на мой взгляд, вполне объяснимое. Все женщины — тряпичницы, а еще испокон веку известно, что если «на брюхе шелк, то в брюхе — щелк». Это ведь только сверхобеопеченные родители могут полностью удовлетворять постоянно возрастающие материальные потребности своих отпрысков. Об Эльке я ничего, по сути, не знаю, потому что биографических разговоров у нас не заходило, но догадываюсь, что она не из шибко знатного рода. Уж больно сноровиста в работе и никакого черного труда не чурается.

Так вот.

В день нашего отъезда с базы мы стояли около машины и поджаривались на жарком огне. Особенно доставалось мне. Вениамин Петрович и Матвей были в легких рубашках-безрукавках навыпуск, тапочках и спортивных брюках из трикотажа х-б. Я же топтался в лыжных ботинках, штормовке и штанах из какой-то толстой материи. Бывалые полевики должны блюсти честь мундира. Отъезд был назначен на одиннадцать ноль-ноль, а четвертого участника экспедиции в одиннадцать пятнадцать еще не было. Шеф нервничал, поглядывал на часы, постукивал по стеклу пальцами и сердито сжимал губы. Матвей, сидя на подножке, о чем-то беседовал с шофером и время от времени позёвывал. Вчера мы с ним напровожались (собственно, в основном он, ибо я уже говорил, что водка меня не поманывает). Я топтался в тени грузовика и, ловя на себе любопытные взгляды прохожих, готов был простить кому угодно часовое опоздание.