Закон - тайга - [204]

— Обидно, что до конца жизни за эту самую охоту отвечать нам придется. Нам предъявят счет. И чем дальше, тем строже. Одного, говоря по чести, опасаюсь, чтобы это не возобновилось, — выдал беспокойство Новиков.

— Не думаю.

— Всех сучьих будете реабилитировать? — поинтересовался старший охраны.

— Дела покажут. Пока изучаем. Я не один этим занимаюсь.

— Скорее бы вы с ними разобрались. У иных уж сроки к концу подходят. Вон у Генки — полтора месяца осталось. А у Юрки — полгода. Им уже не облегчите участь. Припоздали. Так хоть имя верните, пока не все еще потеряно. Извиняться, как и благодарить, нужно ко времени.

Тихомиров улыбнулся:

— Верно сказано. Я вот тоже спасибо пришел сказать. За себя… Пока не опоздал.

— Данила Николаевич! Скорее, помогите сеть вытащить! — позвали охранники.

Новиков вскочил. Наспех пожал руку Тихомирову и побежал к реке.

Вскоре машина покинула палаточный лагерь. В кузове, прижавшись к борту, сидели Харитон и Санька. Годы проработали они вместе. Спали в одной палатке, ели из одного котла. Одинаково промокали, простывали под занудливыми дождями. Мерзли на лютом холоде. Радовались теплу. Врозь было только горе. У каждого свое.

Раньше помногу говорили. Делились сокровенным. Теперь молчали. Слов не стало.

Першило в горле у Саньки. Да так, что дышать было нечем.

— Куда теперь пойдешь, сынок? — участливо спросил отец Харитон.

— Некуда мне, батюшка. К отцу — не могу. Сердце его не прощает. А своей семьи нет у меня…

— Идем со мной. В семинарию, может, возьмут. Духовным лицом, Бог даст, станешь. Тебе есть чему паству учить. Да и молодым священникам наглядным примером будешь. Нелегок наш хлеб, но чист от скверны. И если есть в тебе изначальное, чистое, пусть и наставит на путь праведный.

— Недостоин я чести такой. Вон отца своего простить не могу. Куда же мне других учить добру, терпению и прощению?

— Смирись сердцем и простишь родителя через мудрость лет. А что в дом его идти не хочешь, это понятно. Я не уговариваю тебя.

Но когда машина уже вошла в Трудовое, Санька попросил:

— Отец Харитон, если будет возможность, помогите мне с семинарией. Я пересилю себя и прощу отца. Сердцем и разумом. Только бы жизнью своей не причинять мне боль людям, не делать их несчастнее, чем они есть. А помочь, если Бог даст, сумею.

Через месяц после этого пришло в Трудовое письмо от Саньки. Получил его Генка. Прочел и долго сидел, задумавшись. Верить иль нет? Но на конверте адрес монастыря, где теперь жил и учился Санька.

Генка прочел письмо вечером у костра, когда все условники собрались отдохнуть и пообщаться.

Условники сели поближе к Генке, всем хотелось узнать, как устроился на воле недавний бригадир.

— «Ты удивишься, получив мое письмо. Тем более что знал все мои мечты и планы, связанные с освобождением. Но человек лишь предполагает. А Бог — располагает. Ему я и вверил свою судьбу и жизнь без остатка и ни на минуту не пожалел о сделанном выборе. Я хочу стать священником. Поступил в семинарию и живу в монастыре, чтобы постом и молитвой очистить душу и тело от мирской суеты и скверны. Я сам того пожелал. И рад, что такая возможность мне предоставилась. Меня поняли. Как редко я с этим встречался! Мою просьбу уважили, и я бесконечно счастлив, что смогу служить Богу!

Меня уже никто не заставит делать то, чего я не хочу, никто не толкнет в грех. Не заставит сделать зло ближнему.

Ты удивишься. И скажешь, по своему обыкновению, что жизнью надо наслаждаться, потому что она — единственная и очень короткая. Но и ее нам с тобой укоротили.

Я сумел простить родителя. Ты удивлен? Не стоит, право! Ведь я обрел большее — Бога! Я осознал себя не зэком, а Божьим творением. Это старая добрая истина, насильно выбитая из наших голов и сердец негодяями. Какое счастье осознать в себе это ощущение вновь! Я человек — творение Создателя! А не то, чему учили в школах недоучки-учителя.

Какая радость окрыляет меня, когда я обращаюсь с молитвой к Творцу и знаю: Он слышит меня. Слышит, возможно, и потому, что все наносное, грязное и греховное осталось в зоне. И я, отстрадавший за себя и отца, сумел отмыть и очистить свою душу, отскоблить сердце от зла и ненависти, от обид. И мне теперь легко и просто. Теперь я научился понимать, почему отец Харитон никогда не сетовал на случившееся с ним, никого не ругал. Он вышел на свободу не надломленным, не больным. Бог сохранил его и в неволе. Отец Харитон достойно перенес все ниспосланные ему испытания и остался крепок в вере'своей. Мне покуда далеко до него, но я очень стараюсь… Знаю, страдание и боль мы получаем от ближнего, а еще — за грехи свои. И лишь избавление — от Бога.

Я рад, что через муки прозрел и увидел свое будущее. Что не избрал другое — чуждое мне дело, суетную, греховную жизнь. Я огорчался, что кесарь, отнявший у меня так много, откажет мне и в малом. Теперь я никогда не обращусь к нему. Нет юности, не было радостей. Мне все вернул Господь наш. А прошлое, минувшее — в науку мне и тем, кто вместе со мною посвятили будущее Богу. Как много здесь таких, как я! Нас не оттолкнули. Потому что нашим душам и сердцам проще понять, почувствовать и помочь беде ближнего.