Закон-тайга - [42]
Как ни странно, но после этого крики и рычание стихли.
Механическим жестом, по-уставному, Жасымбаев молодецки закинул за спину автомат и, отдав честь прапорщику; отрапортовал:
— Моя совсем шакала-людоеда убила! Моя отпуска в юрта заслужила, однако!
…Минут через десять прапорщик и трое дембелей уже стояли над растерзанным, окровавленным телом лейтенанта Сидорова.
Труп любителя спирта, закуски и чужих жен являл собой жуткое и отвратительное зрелище. На утоптанном, буром от крови снегу, что свидетельствовало об отчаянной борьбе, в угнетающей своей неестественностью позе, с перегрызенной шеей и оторванной рукой, лежал несчастный младший офицер…
На груди зияла большая, размером с хороший футбольный мяч, дыра, запекшиеся края ее и дымящаяся офицерская шинель свидетельствовали о том, что ночная стрельба из автомата трассирующими пулями достигла цели.
Трудно было определить истинную причину смерти лейтенанта Николая Сидорова: то ли клыки хищника-людоеда стали тому виной, то ли случайное попадание меткого ефрейтора Жасымбаева.
Ефрейтор, приближаясь к распростертому телу застреленного командира, удовлетворенно улыбался в предвкушении отпуска в юрте, чая с мукой и бараньим жиром, но отсутствие тела тигра-людоеда заставило вытянуться широкое монголоидное лицо ворошиловского стрелка…
После налета на парикмахерскую и очередного убийства опытный Чалый понял: из вагончика на краю поселка надо сматываться, и как можно быстрей. Пока все шло успешно, но это пока… Беглецов наверняка уже искали — менты на ушах стояли, рвали очко, чтобы уйти от неприятностей, — это наверняка. А потому оставаться, пусть в теплом и относительно комфортном убежище, но все-таки на краю большого поселка, было рискованно, и беглецы решили найти новое место дислокации.
Таковое и было вскоре найдено: старое, заброшенное зимовье в двух километрах на северо-запад от Февральска. Тут, на Дальнем Востоке, подобных брошенных зимовий куда больше, чем обжитых: охотники умирают, или, состарившись, перебираются в город, или — что куда чаще! — загибаются от огненной воды…
Чалый, устало развалившись на топчане, покрытом полуистлевшей оленьей шкурой, лениво листал найденный тут же засаленный журнал «Огонек» за 1977 год — при этом лоб беглеца прорезала глубокая вертикальная морщина, свидетельствующая о глубокой задумчивости; подобное случалось с Иннокентием нечасто.
Малина сидел у сделанной из железной бочки «буржуйки» и грел озябшие руки — после поспешного бегства из вагончика он никак не мог согреться.
— Че ты там читаешь, а, Чалый? — спросил он, задумчиво глядя на языки пламени, скачущие в жерле печи.
— Как умным стать, — послышалось из-за спины. — Как таким придурком, как ты, не быть.
Некоторое время беглецы молчали — Малинин обдумывал, как бы вернуть товарища по несчастью к главному, то есть к захвату вертолета и бегству в соседний Китай; слышны были только сопение Астафьева да треск дров в "буржуйке".
— А как же наш план? — осторожно спросил он по прошествии десяти минут.
— Кстати, почему ты, паучина, «плана» не нашел? — Астафьев с шумом захлопнул журнал. — Я ведь тебя обещал в очко выдрать, петуший гребень приделать, а?
— Да че ты, Кеша, совсем по беспределу решил зарядить — так, что ли? — невзначай щегольнул Малинин тонким знанием блатных понятий. — Где же я теперь «дури» для тебя найду-то?
— Мое какое дело… Когда старшие говорят — надо делать, — процедил Чалый, — а если не делаешь… Все по закону, никакого беспредела нет.
И он, поднявшись, решительно подошел к подельнику — тот, вжав голову в плечи, приготовился к самому худшему.
— Ладно, не боись, я тебя еще немного пожалею, — милостиво произнес Астафьев. — Кстати, ты в парикмахерской ножницы взял… Дай-ка их сюда.
Малинину вдруг показалось, что Кеша решил его зверски кастрировать: ввиду того, что ножницы были маникюрными, несчастному бы пришлось нелегко — операция обещала быть долгой и мучительной.
— Че сидишь, как прокурор на процессе? — злобно сказал Чалый, — я тебе что сказал?!
— А зачем тебе ножницы?
— Я сказал — дай, значит, дай, — последовало категоричное.
Делать было нечего — пришлось подчиниться.
Однако цирюльный прибор потребовался Чалому вовсе не для незамысловатой хирургической операции — к огромному облегчению его товарища. Взяв «Огонек», Иннокентий принялся аккуратно резать картинки на равные части, то и дело сравнивая края. Затем, немного пожевав хлеб, сделал клейстер; когда картинки с изображением передовиков производства и знатных доярок были обклеены с «рубашки» листками серой бумаги для цигарок-самокруток, у опытного блатного получились настоящие игральные карты. Ровно тридцать шесть, как и положено, — правда, не роскошные «Атласные», которые обычно продаются в Хабаровске, в киосках «Союзпечати» да на рынке, но все-таки лучше, по мнению Чалого, чем вообще никакие. Даже намного оригинальней: заслуженные доярки и свинарки были дамами, а знатные шахтеры, механизаторы и передовики производства — королями и валетами (блатной, послюнявив ртом химический карандаш, нарисовал соответствующие символы масти и достоинства).
Тишина на улицах подмосковного городка, где теперь живет Дембель, обманчива: здесь всем заправляют бандюки. Они еще не знают, чем может обернуться для них встреча с ветераном чеченской войны. Для них Дембель — обычный лох, его можно «развести», отнять жилье, избить, сунуть под колеса машины за строптивость. Вот только будет ли у них время пожалеть о том, что они связались с Дембелем? Он не прощает никому и ничего.
Трудно представить, до какой низости может дойти тот, кого теперь принято называть «авторитетом». Уверенный в безнаказанности, он изощренно жестоко мстит судье, упрятавшей на несколько дней его сына-насильника в следственный изолятор.В неравном единоборстве доведенной до отчаяния судьи и ее неуязвимого и всесильного противника раскрывается куда более трагическая история — судьба бывших офицеров-спецназовцев…
открыть Европейский вид человечества составляет в наши дни уже менее девятой населения Земли. В таком значительном преобладании прочих рас и быстроте убывания, нравственного вырождения, малого воспроизводства и растущего захвата генов чужаками европейскую породу можно справедливо считать вошедшею в состояние глубокого упадка. Приняв же во внимание, что Белые женщины детородного возраста насчитывают по щедрым меркам лишь одну пятидесятую мирового населения, а чадолюбивые среди них — и просто крупицы, нашу расу нужно трезво видеть как твёрдо вставшую на путь вымирания, а в условиях несбавляемого напора Третьего мира — близкую к исчезновению.
Перед вами уникальная историческая повесть, рассказывающая о жизни очень талантливого ведуна по имени Гамаюн, жившего в тот момент, когда на территорию раздробленной Руси вторглись многочисленные татаро-монгольские Орды, в первой половине XIII века. Реальные исторические персонажи легендарной эпохи (Коловрат; Невский; Бату-хан и прочие). Фольклорная нежить, видимая только «ведающим людям». Реальные и выдуманные битвы, на полях которых побывает ведун. Эта история, полная противоречий, преодоления, драмы и предательств ждёт вас на страницах повести и заставит по-новому взглянуть на привычную историю.
Денис Гребски (в недавнем прошлом — Денис Гребенщиков), американский журналист и автор модных детективов, после убийства своей знакомой Зои Рафалович невольно становится главным участником загадочных и кровавых событий, разворачивающихся на территории нескольких государств. В центре внимания преступных группировок, а также известных политиков оказывается компромат, который может кардинально повлиять на исход президентских выборов.
Призраки прошлого не отпускают его, даже когда он сам уже практически мёртв. Его душа погибла, но тело жаждет расставить точки над "i". Всем воздастся за все их грехи. Он станет орудием отмщения, заставит вспомнить самые яркие кошмары, не упустит никого. Весь мир криминала знает его как Дарующего Смерть — убийцу, что готов настичь любого. И не важно, сколько вокруг охраны. Он пройдёт сквозь неё и убьёт тебя, если ты попал в его список. Содержит нецензурную брань.
Название романа отражает перемену в направлении развития земной цивилизации в связи с созданием нового доминантного эгрегора. События, уже описанные в романе, являются реально произошедшими. Частично они носят вариантный характер. Те события, которые ждут описания — полностью вариантны. Не вымышлены, а именно вариантны. Поэтому даже их нельзя причислить к жанру фантастики Чистую фантастику я не пишу. В первой книге почти вся вторая часть является попытками философских размышлений.