Закон Талиона - [125]

Рабочих привозили и увозили на автобусе, заступая на смену, они расходились по сво-им рабочим местам, к пультам аппаратов, к рычагам машин и станков, видели свой завод насквозь и знали о нём, как им казалось, всё, и были в этом искренне убеждены.

Сконструировал и запустил поток — он же им и управлял — однокашник Аншефа по институту, прозывавшийся в студенческой компании Унтером, и к тому же тёзка Шефчука — Анатолий Капралов. Оба Анатолия в своё время ютились в одной комнате в общаге, естественно, вместе квасили, ходили по девочкам и строили ротшильдовские планы на грядущее. Вместе пришли на "Урал-Полимер" и опять осели в одной комнате в общежитии для молодых специалистов, только Аншеф попал в лабораторию, а Унтер подался сменным мастером в один из цехов.

Той же осенью Капралова призвали в армию рядовым сроком на один год, а Шефчук получил бронь, как научный работник. Год пролетел для поглощённого исследованиями Аншефа как-то незаметно, и Унтер, заматеревший и подтянутый, вернувшись в Средне-горск, продемонстрировал другу военный билет лейтенанта запаса. По этому поводу крепко нажрались.

Потом Унтер как-то уж очень скорострельно женился на молоденькой фельдшерице Маше, и молодожёнам пришлось снять комнату, поскольку у них родился сын, получивший имя Серёжа. Пути друзей-приятелей не то, чтобы вовсе разошлись, но посиделки за мензур-кой спирта прекратились: Аншеф засел за диссертацию, а Унтер озаботился стиркой детских пелёнок.

Политикой друзья принципиально не интересовались, в комсомоле, правда, состояли, как все, но там их активность ограничивалась уплатой членских взносов. А когда бывший краснодарский комбайнёр от великого ума перекрыл народу крантик, объявив "сухой за-кон", оба Анатолия втихую, но до зубовного скрежета возненавидели вся и всех, имевших хоть какое-то, хоть эфемерное отношение к КПСС. Возненавидели, однако, помалкивали, и оба вместе подали заявления в партком: "Прошу принять кандидатом в члены КПСС. Поли-тику партии одобряю и поддерживаю. С Уставом и Программой партии ознакомлен, и обя-зуюсь их выполнять".

Молодому специалисту без такого заявления никуда: ни тебе карьерного роста, ни льготной очереди на квартиру, ни внеочередных премий, словом, ни фига, кроме несправед-ливых пинков от начальства. А уж о диссертации можно забыть на веки вечные. Да, на веки. Ведь СССР собирался существовать вечно. Газеты, радио и телевидение непрерывно и убе-дительно доказывали, что за нами будущее, что мы самые прогрессивные, что позиции Страны Советов незыблемы, авторитет велик, а единение народа и партии непоколебимо. Не хошь жить, как все — ступай в диссиденты, и получай по соплям.

В тогдашней Конституции имелись примерно такие строки: "КПСС — руководящая и направляющая сила…" Иными словами, положение человека в обществе определялось его принадлежностью к КПСС. Имела повсеместное хождение фраза — звучавшая для любого чиновника, как самая страшная угроза: "Партбилет положишь на стол". Слова могли пере-ставляться, но смысл оставался один: очередной провинившийся партиец, вылетая из рядов КПСС, автоматом становится изгоем, лишается должности и привилегий и низвергается на общественное дно. Это в годах восьмидесятых. А вот, скажем, в людоедском тридцать седь-мом, расставание с партбилетом означало неизбежный ярлык врага народа. За таким ярлы-ком следовал четвертак в зубы и на лесоповал, как минимум. Как максимум — десять лет без права переписки, то есть расстрел. Каково? Пролетарию, конечно, терять при всём при том было нечего, кроме обязанности платить членские взносы. Но друзья не хотели быть проле-тариями.

В общем, причины написания подобных заявлений были всем близки и понятны. Пар-тия — это самое высокое начальство, решения которого маленькому человеку не переломить, как бы ни тужился. Плохо ли, прилично ли, порядочно ли молодому человеку, поступаясь собственными принципами, вливаться в ряды организации, которую, мягко говоря, не ува-жаешь? Друзья считали, что можно. Можно и нужно. Можно, например, сколько угодно не любить, скажем, молоток, но использовать его нужно — вбивать гвозди кулаком не каждому дано. Человек потому и стал человеком, что лучше других животных научился приспосабливаться.

Любая партия, олицетворяющая власть и не имеющая альтернативы, очень быстро, как губка, начинает впитывать в себя приспособленцев. В партии много, очень много — боль-шинство людей честных, но беда честных людей в том, что они совестливы и не умеют хо-дить по костям, не умеют подниматься вверх, наступая на черепа своих же товарищей. А приспособленцы умеют и хотят. И оба Анатолия хотели уметь.

К тому времени, как Аншеф с Унтером уже встали на крыло, случилась беда: "старшие товарищи" — выдвиженцы из приспособленцев, оседлавшие верхушку КПСС, "вдруг" поняли, что страна живёт не по правилам, и решили строить то ли "социализм с капиталистическим лицом", то ль наоборот "капитализм с…" — моночленно, только "старшие" решили поделить между собой достояние страны, делая вид, что делят между всем народом. Это бы ничего, но надежды получить квартиру в очереди молодых специалистов и пробить идеи, изложенные в диссертации — потеряли флер реальности, превратившись в пшик. Надо было приспосабливаться заново.